шкура к псу не лепится».
Д а х у (одновременно с ним). В жизни отца, я думаю, это было самое счастливое время. Он рассказывал мне о тех временах, когда баюкал меня на руках, и позднее, когда водил за руку, и теперь, если у вас есть время, выслушайте его еще раз. Впрочем, я думаю, вам хватит и одного раза. Когда человеку выпадает выигрышный билет, каждый вправе распорядиться им по-своему.
П е с. Ну как мне не собрать такой урожай? Не снять спелое, падающее от тяжести зерно? Да сам Яньван[51] не простит меня! Эх, гаолян[52] выдался нынче на славу, сильно в рост пошел, и зерно первый сорт. Вот (показывает) сорт «желтая кривошейка», тут «колотушка гонга», «гнездо феникса», а вот и «черная злючка жена», колос тяжелый, а стебель короткий, как и у «свиньи на цыпочках». Давайте прыгайте ко мне в корзину — вот и готовая еда, эх-ма! Сам-то по себе гаолян дрянь, «грубый» хлеб, много съешь — с запорами намаешься… а тут, только гляньте, «золотая царица» — кукуруза… а там вон кунжут! У кунжута клюв раскрыт, коробочки свисают, стебель высокий, ветвящийся, и на нем «плеть Ба-вана» треплется. Это все помещичья земля, тут с добрых полгектара, ее, бывало, за полдня с мотыгой не пройдешь. Помещик-то сбежал, чье это теперь? Псово! Вот вам! (Обрубает кунжут.) Да, черт возьми, одно удовольствие… вот обрублю кунжут, соберу арахис, а там, глядишь, за просо примусь, значит, будет на Новый год сладкое печенье…
Слышна канонада.
…Когда жена убегала с сыном, напоследок всякими словами поносила меня. «Совсем, — говорит, — помешался на богатстве, отпускаешь жену с ребенком на произвол судьбы!» А я думаю: а ну как Яньван пощадит их с сыном и они живыми воротятся домой? А коли что, так ведь бомба убьет зараз всех, пойду я — и меня в придачу… Чертенок, если на роду тебе написано счастье, если воротишься домой целым и невредимым, я напою тебя, дитятко родное, духовитым маслом из кунжута. (Работает в поле и напевает песенку… Постепенно удаляется в глубь сцены.)
Канонада затихает.
КАРТИНА ТРЕТЬЯ
Война окончена. Помещик Ц и, бежавший из района, охваченного войной, возвращается домой. Он подбегает к дому Пса.
Ц и (злобно). Псу волчья шкура не лепится! Пес, щенок, где ты там?
Появляется П е с.
П е с (доволен собой, напевает арию их хэбэйской оперы «Вступая во дворец»). «Восемнадцать лет минуло, я воссел в Чанъани на престол…» Помещиком тоже быть хлопотно, эх-хе-хе… Поворочаешь тонну с лишним кунжута, поясница-то и разламывается. (Обрывает себя.) Ворчуном стал! А ведь не только свинины не сдал, еще и свиньи-то толком не видал! Когда же я стану наконец хозяином — уважаемым Чэнем? Взять Юнняня, тот круглый год — в длинном халате и короткой куртке, в чулках и начищенной обувке. Что ему ни сделаешь, крутит носом, и то не так, и это, выйдет из дому — ему осла подают, садится за стол — соленья маслом приправляют… Постой, а кто тут меня звал? Зовите-ка настоящим именем — Чэнь Хэсян!
Ц и (презрительно). Стоило загреметь пушкам, как твои дела, сукин сын, пошли в гору. Что, хорош урожай в этом году?
П е с. Уж как хорош! (Таинственно.) Скажу без утайки, в горшках-корчагах, мисках-куда ни ткнись — всюду кунжутное масло, я весь промаслился, а уж что наелся — про то и не толкуй, но оказалось, от масла-то, как объешься, несет, мо́чи нет.
Ц и (с деланным равнодушием). Как же тебе начислить заработок?
П е с. О чем ты?
Ц и. Ты собрал мой урожай, как тебе платить за работу-то?
П е с. Э-э, вон ты куда гнешь! Что же, нынче так: за двадцать му обработанного кунжутного поля — жизнь. Бери урожай — давай жизнь.
Ц и. Не забывай, помещичьи отряды-то еще вернутся.
П е с. И ты не забывай, наши отряды тут неподалеку, вон за рекой стоят.
Ц и. Кунжут мой, с моего поля.
П е с. Нет мой, у меня дома в мешках.
Ц и. Ты думаешь, законов уж нет?
П е с. Их давно бомбами порешило.
Ц и. Ах ты, бездельник, дрянь этакая!
П е с. Ты еще и ругаться вздумал!
Ц и. Весь твой род дрянь, и отец твой подонок!
П е с. У самого отец подонок!
Ц и. Нет, у тебя! Твой за два му земли на спор съел живьем собачонку, ладно сам помер, еще и тебе на всю жизнь удружил собачьей кличкой.
П е с (не сдаваясь). Все потому, что у моего отца земли не было, он любил землю, а у него ее не было… Думаешь, у твоего отца, подонка этого, с самого рождения, что ли, на лбу была отметина — богач? Как бы не так! В год Гуансюя[53] во время половодья все канавы и рвы заполнились водой, кругом была топь — не видать ни травинки, и только на вашей крыше вдруг вымахал огромный кориандр высотой в два чи. Никто не мог взять в толк, как это он вырос на земляной крыше-то?
Ц и. Дурья голова, это все от Бога богатства. Он надоумил отца взять куль семян кориандра и сделать высевки в полове с глиной на крыше.
П е с. Знаю, мой отец прослышал про то и на второй год тоже заровнял крышу и намешал в глиняное месиво разных семян — кориандра, мускатной тыквы и еще патиссонов, но, как назло, семь недель кряду стояла сушь и на небе не появилось ни облачка. Мы с отцом, поди, не меньше вашего молились Богу богатства, да все псу под хвост.
Ц и. Твоему отцу на роду написана злая судьба.
П е с. А у твоего богатство — не от судьбы, кто ж не знает, кориандр-то он продал втридорога. Не прогадал! Сбывал в большие лавки по цзяо[54] за корень! Вот они откудова, ваши три цина[55] земли-то!
Ц и. Да-да, оттуда и пошло, мы разбогатели…
П е с. Думаешь, только вам богатеть можно? Мой старик тоже хотел, изо всех сил вкалывал.
Ц и. Он шел неправедным путем.
П е с. Отец всю жизнь землю копал, посмей еще заикнуться о неправедном пути!
