– Он не очень хорош в этом, да? – Я свесила ноги с кровати, с трудом удерживаясь, чтоб не схватиться за голову; медленное осознание настигшей этот дом утраты накрывало меня с головой, заставляя в ней захлебываться. Как прежде уже не будет. Все никогда не вернется на свои места.
– Он не очень хорош во многом, – Алисия натянуто улыбнулась, но по голосу хорошо ясно было, что она изо всех сил держится, чтоб не плакать. – Но скоро он придет в норму. Через неделю уже и не скажешь, что он пережил.
Мне нечего было ответить, от смерти Николь он действительно быстро оправился, хотя и вспоминал о ней после с нежностью, почти с трепетом. Наверное, он просто нашел в себе силы отпустить. С вещами всегда расставаться проще, чем с людьми. Жаль, что другим смертным не удается зализывать раны с такой же легкостью.
– Доктор Фолиан сказал, что тебе надо еще раз обработать раны, – Алисия решительно поднялась с места, будто прямо сейчас готова была приступить к упомянутой экзекуции.
– Сначала мне нужно в душ, – выпалила я прежде, чем успела придумать что-то получше.
Лишь бы только не опять эти обливания кислотой.
Эффект от таблеток почти сходил на нет, и я поморщилась от боли, зашитой в каждом движении. Тот, кто придумал эту технику из пяти ударов, – изверг.
– Я тебе помогу, ты сама не справишься в таком состоянии, – категорично заявила Алисия.
– Справлюсь, ничего, – я попыталась отмахнуться, но лишь навлекла на себя строгий выговор ланкмиллерской сестры.
– Кику, – она вдруг придвинулась вплотную ко мне и внимательно заглянула в глаза. – Тебе не нужно себя мучить. Ты очень закрытая, отказываешься от помощи всегда. Пытаешься уйти в себя, и боль свою туда же затолкать. Нет ничего плохого в том, чтобы тебе помогали.
– Делай, что хочешь. – Я вяло махнула рукой, совсем неуверенная, что в состоянии спорить с человеком, который только что мою душу прочел, как открытую книгу.
Если ей так хочется возиться со мной, если ей будет чуточку от этого легче – то пусть. К тому же свою выдержку я слишком переоценила, сложным оказалось уже просто дойти до ванной.
Даже дышать выходило с трудом, будто в комнате долго не проветривали, и мутило немного. Причиной этому была, наверное, даже не порка, а глухая пустота внутри. Как будто все жизненные силы вытянули из тебя, оставив лишь глухой вакуум.
– Ужас какой, – пробормотала Алисия, осматривая, видимо, мою спину, – обычно при порке кожу не рассекают, а тут…
Ей тоже пришлось раздеться, и теперь, усадив меня на табуретку, чтоб было удобней, она старательно намыливала мочалку.
– Просто он меня ненавидит, – тихо усмехнулась я.
– Думаю, ненавидит он не тебя, – задумчиво проговорила Алисия, осторожно касаясь плеч.
Мне не хотелось спорить и переспрашивать. Пока я рассеянно пялилась в одну точку, Лис взмылила мочалку, меня и полванной заодно.
Движения у нее были плавные и мягкие, она словно боялась причинить лишнюю боль, но постепенно то, что Лис называла помощью, стало все больше походить на ласки. Я насторожилась, не решаясь вырваться, и Алисия это почувствовала. Ее губы коснулись кожи между шеей и ключицей, и я окончательно напряглась.
– Пожалуйста, – наклонившись к моему уху, почти всхлипывая, шепнула рыжая, – не отталкивай меня. Я знаю, как тебе больно и одиноко. Пожалуйста… Я не говорила Кэри, что буду здесь.
Если Ланкмиллер не в курсе, я вполне могу вежливо отказаться, аккуратно выставить ее за дверь сейчас. Но в другой ситуации я бы, наверное, этого не сделала. Я бы капитулировала, почти не сопротивляясь.
– Кику? – осторожно спросила Лис, носом тыкаясь в мою шею и успокаивающе поглаживая бедра кончиками пальцев.
Я нашла ее руки, поднесла их к лицу, падая лбом в ладони.
– Прости, Алисия. Может, как-нибудь в другой раз.
Когда я прекращу разлагаться заживо, как сейчас. Когда этих трещин и разломов станет во мне чуть меньше.
Алисия тихо кивнула, кутая меня в огромное махровое полотенце.
Когда утром следующего дня она пришла, чтобы забрать меня на церемонию, я обнаружила, что почти не могу идти: колени подгибались от липкого, бесшумно подобравшегося страха. Оттого, что я увижу последний раз Элен, неизбежно столкнусь с Ланкмиллером, одетым в черное и оттого, что я буду, пожалуй, не к месту там.
– Людей будет совсем немного, – успокаивала Алисия, помогая мне привести волосы в человеческий вид и застегнуть платье. – И идти далеко не придется. Ты выдержишь. Если плохо станет, скажи.
Мне плохо. Горизонт как будто заваливается по наклонной, утягивая туда, где ничего не осталось, кроме въедливой густой тьмы и холода. Вряд ли я об этом скажу.
Лис спускалась по лестнице следом за мной, что не могло не успокаивать: она поддержит, если я поскользнусь или нога подвернется. Учитывая мою нервозность и заторможенность, такое будет совсем неудивительно. Даже после завтрака силы не восстанавливаются.
Я и предположить не могла, что за радужным обещанием Алисии не идти далеко, кроется определенный нюанс. Эти Ланкмиллеры совсем конченые, кладбище на заднем дворе! Понятно, отчего во всем доме атмосфера такая гнетущая. Кто вообще додумался до такого?
Ежась от порыва ветра, я украдкой подняла глаза, чтобы незаметно осмотреться. Некоторые могилы, особенно те, что были ближе к каменному забору, имели совсем уж покинутый сиротливый вид. Поросшие мхом, раскрошившиеся плиты, забытые имена, изъеденные ржавчиной и временем. На многих из тех, что сохранились лучше, виднелись детские фотографии. Даже при таком количестве наложниц все равно удивительно большое количество детских смертей.
Темный дорогой гранит, когда ты натыкаешься на него взглядом, невольно пробирает дрожь. Это заметная могила, упокоившая бывшего хозяина дома, она выделяется из других. Вестон Ланкмиллер, отец Кэри, рана еще совсем свежая, двухлетней давности. Рядом еще одна плита, куда скромнее и, видимо, старше, но тоже хорошо ухоженная, с надписью «Эмили». Кто это, интересно? И совсем новая могильная плита в общем ряду – Николь.
Наткнувшись на нее взглядом, я невольно вздрогнула и уставилась в землю. Занять внимание здесь оказалась почти нечем – на жутком, продуваемом ветрами дворе мы были почти одни.
– А где другие… наложницы? – осведомилась я опасливо, последнее слово выкашливая из себя чуть ли не силой, но более подходящего не нашлось.
– А ты не знаешь? Кэри почти всех продал, – приглушенно, в тон мне, отозвалась Алисия.
Кэри… что? Так вот чем объясняется эта потусторонняя тишь, эти мрачные пустоши коридоров. Я еще раз обернулась на дом, всматриваясь в темные глазницы окон. В нем теперь жила смерть.
Почему Ланкмиллер вдруг решился на этот шаг? Что им двигало? Как-то неприятно вдруг заныло в груди. В этой «кадровой чистке» наступит и моя очередь?
