шестнадцать ноль-ноль, Юрий Дмитриевич. Или по причине инцидента с Кариной Львовной хотите отменить свое личное участие и делать ставки по телефону?
Подобного Воротыйло, обожавший подобные мероприятия, делать не намеревался, и это мне было тоже хорошо известно.
– Нет, поедем. Карина, если что, пусть хворает. Обойдемся без нее. И без этой ужасной собаки!
Собаку, тезку своей четвертой супруги, Воротыйло ненавидел не меньше моего, и я иногда задавалась вопросом, уж не переносится ли его нелюбовь с четвероногой Карины на двуногую?
Однако двуногая Карина, участница какой-то пару лет назад бешено популярной дамской группы, теперь, впрочем, всеми благополучно забытой, вбила в свою пустую головку, что может появляться везде и всюду только с малюсенькой страшнючей собаченцией в бриллиантовом ошейнике (впрочем, у той имелись еще изумрудный, рубиновый, сапфировый и даже жемчужный), – и оставалась верна своему имиджу.
Что мне было только на руку: так на нервы моему боссу действовала не одна, а целых две Карины. Что означало: крах их супружеских отношений наступит еще быстрее, чем я планировала.
– Отличное решение! – произнесла я обыденным тоном, не допуская, чтобы в моей похвале прозвучало панибратство и тем более фамильярность, и Воротыйло, просияв, заявил:
– Ладно, я иду принимать ванну!
– Только не в вашу ванную комнату, – напомнила я, – там заперта собака!
Чертыхнувшись, Воротыйло удалился, а я же решила, что после всего этого хаоса, впрочем, как водится, мною в одночасье и без особых трудов устраненного, я наконец-то могу позволить себе чашечку эспрессо.
* * *
Да, собственно, отчего я никогда не намеревалась выйти замуж за Воротыйло и, искусно манипулируя его желаниями и играя на его тщеславии, заполучить контроль над все еще более чем солидным состоянием бывшего олигарха?
Кариночка уверена: потому что я – лесбиянка, но это далеко не так – подобную мысль я сама вбила ей в гламурно-латунную головешку, чтобы она не видела во мне соперницу и не попыталась избавиться от меня. Любовницы у меня, соответственно, нет, и любовника тоже, и все потому, что страсть моей жизни совсем иного рода.
Воротыйло мне как муж тоже не требовался, потому как я прекрасно понимала: если я из разряда правой руки и незаменимой советницы, дельные предложения которой в последнее время принимались безоговорочно, в которой он видел исключительно стильно одетого, с нордической внешностью робота, не испытывая к этому роботу никакого сексуального влечения, в отличие от всех своих боевых подруг и последующих жен и даже экс-жен, перейду в категорию супруги, то мое на него влияние, и так гигантское, о чем Воротыйло, несмотря на всю свою деловую хватку и хитрость, похоже, не подозревал, не только не увеличится, а начнет стремительно уменьшаться.
И плачевно завершится нашим разрывом, более чем скупыми отступными и, что важнее всего, отлучением от ресурсной базы, каковой являлся для меня мой босс.
И пусть он считал, что я, Симона, или сокращенно Мона, его правая рука с латвийским гражданством, с безупречным русским (как и всеми прочими языками), незаменимая советница, дипломированный историк, искусствовед и культуролог, воплощаю в жизнь его мудрые идеи и практически каждую неделю обогащаю его эксклюзивную коллекцию, – я-то знала, что собираю не его, а свою коллекцию.
* * *
Потому что, поверьте слову эксперта, нет ничего проще: убедить несведущего в искусстве миллиардера, который, однако, не сомневается в своем тонком вкусе и огромных познаниях, в том, что надо приобрести тот или иной шедевр.
Действительно шедевр: картину, гобелен, инкунабулу, драгоценность.
А потом, убедив босса в том, что дело всей его жизни – наслаждаться этим сокровищем, не перепродавая его, – используя свои знания, а также связи в определенных кругах мира искусства, сделать так, чтобы в швейцарском шале босса или его венецианском палаццо оказался не приобретенный им подлинник, а всего лишь копия, пусть первоклассная, на первый, второй и даже третий взгляд не то что коллекционера-обывателя, но даже маститого эксперта, неотличимая от оригинала.
В то время как подлинник по тайным каналам попадал к тем, кто был готов, не привлекая к себе внимания, раскошелиться и, зная, что шедевр попал к нему далеко не самым честным путем, наслаждаться им в одиночестве.
Поверьте, многие, очень многие коллекционеры были готовы пойти буквально на все, чтобы заполучить ту вещь, которую желали – и которую у них из-под носа увел кто-то другой.
Например, мой босс, последовав моему мудрому совету.
Это занятие было не только крайне прибыльным (думаю, у моего босса челюсть бы отвисла, узнай, сколько шедевров в его коллекции заменены копиями и сколько я на этом заработала) и обеспечило меня уже сейчас до конца жизни, так, что я в любой момент могла остановиться.
Но не хотела, потому что это стало своего рода наркотиком, более того, основой моего существования.
Смертельно опасной игрой, моей игрой, в которой Воротыйло и его ресурсы были поставлены на службу исключительно моим желаниям.
Моей страсти.
* * *
Да, я знаю, что это опасно, очень опасно. Что, если Воротыйло все же, не внимая моим мудрым советам, решит продать один из экспонатов своей коллекции, причем именно тот, который подменен на копию?
Конечно, копиями подменялась только какая-то крошечная часть его приобретений, и вероятность того, что он решит выбросить на рынок именно этот экспонат, была невелика, однако в последнее время, и это я сама прекрасно понимала, меня начало заносить, и за последний год, к примеру, из девяти приобретенных им экспонатов копиями были подменены шесть.
То есть две трети.
Было понятно мне и то, что когда Воротыйло не станет, то его наследники, к примеру дети от второй жены или его очередная супруга, решат распродать коллекцию – выяснится, что часть экспонатов поддельная.
Что приведет к гигантскому скандалу и расследованиям полиции многих стран: или подделки были проданы на известных аукционах с незапятнанной репутацией, или подмена оригиналов на копии имела место уже после приобретения.
Но Воротыйло, хоть и приближался к шестидесяти, был еще в отличной физической форме и намеревался наслаждаться жизнью как минимум до своего столетнего юбилея.
Но человек предполагает, а Бог располагает.
Ведь рано или поздно я тоже хотела уйти на заслуженную пенсию – и наконец в полной мере воспользоваться теми деньгами, которые успела накопить. Хотя деньги для меня были приятным и, что уж тут скрывать, важным приложением, более того, результатом моей деятельности, но не более того.
Мне важен сам процесс игры, ведь то, чем я занималась с Воротыйло, было игрой – опасной смертельной игрой.
Я бы никогда не смогла вести размеренное, спокойное существование, наслаждаясь плодами своих трудов, зная,
