в мастерскую. Долго бывает он там очистительной жертвой, его держат на посылках, заставляют чистить сапоги, словом, исполнять должность прислуги; среди брани и ударов он теряет даже своё имя: такого ученика зовут хохлатой крысой.
— Как! — воскликнула Ноемия, — неужели с таким высоким назначением, как искусство, сопряжено столько унижений.
— Крайности сходятся, — отвечал Жюль и продолжал: — Наконец, он получает мольберт, краски и палитру. Он гордится этими атрибутами живописи, как юный офицер в первый раз надетыми эполетами; взявшись за кисть, он из ученика превращается в живописца. Одна мысль о том, что он будет рисовать с натуры, с модели, может быть, с женщины, воспламеняет его. Обыкновенно первые опыты молодого художника встречаются с насмешками со стороны товарищей, проклятиями со стороны учителя, предсказывающего ему полный провал в будущем; это правило почти без исключений. Наступает горькое время сомнений, колебаний, разочарований; без советов, уроков, без примера и руководителя он не знает, за что взяться. Современная живопись допускает все школы; школа символическая, готическая, с её ангельскими ликами, часто привлекает к себе молодые сердца, которых прельщает золото и лазурь; другие выбирают германскую школу. Большая же часть, заимствуя понемногу у всех веков, стран и родов живописи, кончает тем, что совершенно теряет всякую индивидуальность. И става Богу ещё, если нужда не заставит художника всю жизнь коптеть над портретами, разрисовывая тушью и красками плоские, обыденные лица; жалкая, ненавистная работа, приводящая мысль и кисть в постоянное соприкосновение с безобразием.
А тирания общественного мнения, его страсть вмешиваться в вашу деятельность и навязывать вам свои взгляды, чуть не под страхом проклятия и изгнания!
Если вы отдадите предпочтение рисунку перед красками, скажут, что картины ваши безжизненны, бездушны, что в них нет движения и что они скверно освещены; предпочтёте ли вы краски, их найдут слишком резкими... Попробуйте согласовать эти два элемента живописи — вы пропали для искусства. И вам суждено век прозябать, биться как рыбе об лёд, если только случай не вытолкнет вас на прямую дорогу.
Прибавьте к нравственным мукам жизнь, исполненную лишений и нищеты, исполненную такого неизбывного горя, что даже весёлость, свойственная беззаботной молодости, не в силах преодолеть его.
И сколько талантов погибло в этой вечной борьбе между воспоминаниями прошедшего, страданиями настоящего и муками будущего!
— Вы преувеличиваете! — ужаснулась Ноемия.
— А что, — возразил Жюль, — если я рассказал вам мою собственную историю, истинные страдания моей юности?!
— О Боже!
— Когда ж после всех этих испытаний настаёт, наконец, пора торжества, и смущённым и растерянным кажется юноша, на долю которого достаются первая награда и золотая медаль, публичные овации, венец от Института, Рим и пять лет почётного, безбедного существования....
Это великое счастье! С каким восторгом оно принимается. Среди этих радостей успеха мысль возносится в высшие сферы и витает в мечтах о славе и богатстве!
В самом имени Рима для художника есть что-то магическое, ставящее нас лицом к лицу со славными преданиями искусства всех веков и народов!
— Ах, — воскликнула Ноемия, воодушевляясь его энтузиазмом, — как я люблю слушать вас, когда вы так говорите! Теперь вы художник! Это уже не то жалкое, загнанное и униженное существо, которое вы сейчас описывали.
Жюль, сам восторженный за минуту перед тем, возразил тоном, исполненным мрачной грусти:
— Не спешите радоваться. Конечно, — прибавил он, — хорош день вступления в Рим через Тополёвые ворота. Сколько высоких, благородных мыслей, сколько вдохновения чувствуешь, вступая на эту площадь с большим тополем посередине, откуда видна вилла Медичи, это царское жилище, приготовленное для нас Францией!
Увы! Какое горькое разочарование следует за этими восторгами! Какая пагубная действительность сменяет блестящие мечты!
Люди опытные знают, как плохо держит Рим обещания, данные его именем.
Несколько дней длится очарование, но мало-помалу вами овладевает какая-то ленивая нега, лишающая тело силы, а дух — воли.
Эту усталость приписывают сначала влиянию изменчивой температуры, северным ветрам, перемежающимся с южными и порождающими чахотку и лихорадку. Погода в стране, где термометр не опускается ниже трёх градусов тепла и часто возвышается до тридцати трёх, способна сломить любую нравственную энергию и физическую силу; чувствуется какая-то сонливая усталость, и тщетно борешься против нравственного оцепенения и бездействия. Недаром на вилле Медичи вошло в поговорку, что француз, приехав в Рим, спит два года без просыпу.
Впрочем, не один только климат производит это бессилие; на всех римских обычаях лежит отпечаток беспечности. Не им ли принадлежит изобретение этого dolce far niente, который они чуть что не ставят себе в добродетель.
Но есть в римском обществе, однако, жилки, в которых кипит жизнь и деятельность.
Всё, что может доставить развлечение, начиная с funzioni в церквах до несравненного театра марионеток burattini, от pulcinella — полишинеля до santissimo bambino — святого младенца, всё составляет наслаждение римлян XIX века. Когда вы приглядитесь к римским нравам, Ноемия, вы не раз в этом убедитесь.
Вас уносит поток, увлекает толпа, а потерянного времени не вернёшь, справедливо говорит латинский поэт; не так ли, отец Сальви?
Говорить ли вам о других искушениях, отвлекающих новобранцев от работы и втягивающих их в беспорядочную жизнь? Вы и эти язвы встретите на своём пути, милая Ноемия, — я не хочу смущать ваши мысли преждевременным рассказом о них. Ещё одно, последнее слово об этом печальном предмете, и я кончил. Много кричат об aria cattiva, этих злых испарениях, зарождающихся в Понтийских болотах и заражающих окрестности и некоторые кварталы Рима. Но о другой ещё более страшной язве ничего не говорят, а между тем если в Риме лёгкие вдыхают вредный, испорченный воздух, то сердце и ум не менее заражаются пороками и развратом. Зато бездействие новых воспитанников бывает очень продолжительно; их лень изощряется в придумывании всевозможных предлогов для своего оправдания, между которыми посещение древностей занимает всегда первое место. Потом, когда настаёт время отчёта, талант, зрение, кисть — всё изменяет, нет ни желания, ни силы воли взяться за дело. Работы остаются неоконченными или исполняются кое-как. Большая часть воспитанников проводит целые дни в ресторанах и время, свободное от удовольствий, посвящает игре и пьянству.
В самой вилле Медичи, внутри Академии, мастерские заброшены, а болтовня и разговоры, игра, сон, одним словом, всё, что не относится к делу, процветает. Да и что за охота исполнять свои обязанности? Между нами нет соревнования, нет награды за прилежание. Это не наша вина — это вина наших наставников.
Одним из важнейших препятствий к успеху является полное отсутствие системы
