которым надо обязательно попасть с берега на борт родной кастрюли, выручают его… Если бы не было этих гонораров, худо жилось бы капитану дальнего плавания.
"Эх, Луис, Луис… На твоем месте я не стал бы так лихо разбрасываться людьми, которые тебе верят… точнее — верили". С Луисом пришла пора попрощаться.
Хоть и сделал новый благодетель Геннадию лестное предложение, но оформлять его на бумаге почему-то не спешил.
— Вначале давай определимся с судном, которое будем восстанавливать… Как ты говоришь — траулер?
— Да, траулер.
— Восстановим его и после этого зарегистрируем нашу общую компанию. Согласен?
— А что, у меня есть другой вариант? — не удержался Геннадий от восклицания. Хотя Сантьяго он верил.
— На корабельной свалке я приглядел один вполне приличный корпус. Надо его посмотреть. Когда сможем?
— Да хоть сейчас.
— Нет, сейчас я не могу. Давай завтра. Встретимся здесь же.
На том и договорились. Сантьяго ушел, пеликан проводил его недовольным ворчанием — научился этому у Левы Геннадьевича.
— Ты чего, Пифагор? — удивился Москалев. — Тебе не нравится, что я наконец-то смогу зарабатывать деньги? Дурачина! — Он обнял пеликана. — Я тогда смогу купить тебе кроссовки, чтобы было небольно ходить по острым горячим камням, и бабочку на шею. По тебе тогда все чилийские пеликанши будут сохнуть… Не только пеликанши, но и пингвинши, — добавил он.
Пингвинов в Чили было много, особенно на юге. Пифагор перестал ворчать, шелкнул клювом; обещание купить кроссовки и галстук-бабочку благотворно подействовало на него.
12
Ржавую железную коробку, которую Сантьяго подобрал для будущей шхуны, Геннадий забраковал: металл был слабоват, испорчен ржавью, в некоторых местах был такой тонкий, что ткни пальцем — нарисуется дырка.
Корабельное кладбище было невелико, на нем в основном догнивали старые деревянные ланчи, металлические коробки тоже красовались, дразнили своей ржавью, но их насчитывалось много меньше, чем догнивающих раритетов, пропитанных солью и рыбным духом; но хоть и было железа немного, а на осмотр только подходящих коробок понадобилось три дня.
Облазив все, дотошно обстучав ржавь молотком, обследовав внутренности, Геннадий выбрал две более-менее подходящие коробки и сказал напарнику:
— Из этого, Сантьяго, может что-то получиться, хотя что именно, понятно будет только позже, — не сейчас.
— Что будет, то и будет. — Сантьяго вполне устраивало расплывчатое заключение. — Траулер будет, вот что.
— В лучшем случае — да, траулер, а в худшем…
— В худшем авианосец. С посадочной полосой для бомбардировщиков.
— Смеешься, Сантьяго? Правильно. Есть такая формула: кто смеется, тот всегда выигрывает.
Денег у Сантьяго не было. С каждым песо он прощался со скрипом, — похоже было, что кроме сорока тысяч долларов, которые он получил от Пиночета как реторнадо, не было у него ничего; поэтому каждую деталь, каждую железку приходилось добывать на разных свалках и доставлять на место на тележке; нанять в помощь кого-нибудь из рабочих тоже не очень получалось, — нечем было платить, а в одиночку ворочать тяжелый двигатель и громоздкие неувертливые мачты было невмоготу, Геннадий чувствовал, что вот-вот надорвется…
И помощник из Сантьяго был плохой, он не был приспособлен к корабельной работе совершенно и вообще не отличал корму от трюма, камбуз от машинного отсека, а якорь от лебедочного катка, использовать его, как примитивную рабочую силу тоже не получалось: тяжести более трех килограммов он не мог поднимать, — сипел, скрипел, стонал, вываливал изо рта сизый, вспухший, словно горячая лепешка, язык и в конце концов плюхался на задницу, начинал дышать так, будто у него лопнули легкие, и Геннадий тогда кидался на помощь.
Пеликан все понимал, садился где-нибудь неподалеку от Геннадия, начинал грозно щелкать клювом, словно хотел наказать того, кто с пренебрежением относился к его хозяину.
Каждый день Сантьяго появлялся на "верфи". Когда был готов корпус, сама коробка, прошпаклеванная, загрунтованная, покрашенная в три слоя, ее перегнали поближе к порту, там и работать было проще, и деталь какую-нибудь перехватить, даже умыкнуть ее у какого-нибудь ротозея — и такое было на боевом счету Сантьяго Альмего, да и сам он в портовой черте чувствовал себя свободнее. В одном из кубриков поселился бухгалтер будущей конторы, человек доброжелательный, насмешливый, часто подковыривавший самого себя, по имени Христиан.
Морской лев с разными перемещениями чуть не потерял Геннадия из виду. Если бы пеликан со своим сломанным крылом мог летать, он наверняка бы нашел Льва Геннадьевича и указал дорогу, но Пифагор только грустно поглядывал в сторону океана, находил своими острыми глазами что-то, но все это было не то. Он тоже скучал по своему приятелю Леве. Хотя голодным не был. Ланчи по-прежнему останавливались около Геннадия, и доброжелательные добытчики бакалавы кричали:
— Русо, получи провиант на три рта: пеликана, морского льва и лично твой, персональный!
Москалева рыбаки окончательно причислили к животному миру и поставили на обязательное довольствие.
Денег Сантьяго так и не достал, хотя и обещал, и это было не то, чтобы плохо, а очень плохо — на металлической шхуне слишком много тяжелых деталей, которые надо поднимать с берега на борт, устанавливать на конструкциях, регулировать, крепить… И все на ручной тяге.
Иногда Геннадию казалось, что внутри у него что-то трещит, рвется, лопается, ломается, — его пробивала боль, и тогда надо было немедленно делать передышку. Случалось, что Геннадий во весь рост растягивался на палубе и отключался. Добраться до своей каюты не было мочи.
Но иногда он все-таки добирался до нее. Каюта была крохотная: два с половиной метра на полтора, места хватало только для койки и обуви, все остальное надо было спускать в трюм, к будущей рыбе.
В одну из таких отключек он сквозь забытье услышал сердитое рычание и мигом пришел в себя, обрадованной пробкой выскочил на поверхность: Лев Геннадьевич нашелся! Это действительно рычал он. Пеликан восторженно, громко щелкал клювом: родной зверь появился!
Внизу, под каютой Москалева, находилось машинное отделение, — можно было услышать любой чих, любой малый скрип или стон двигателя, это устраивало Москалева.
Все время, что у него было, он отдавал работе. Поскольку вход в машинный отсек находился тут же, Геннадий часто, проснувшись ночью, спускался в него — не мог не работать, руки зудели, да и время выхода в море, на лов, делалось все ближе и ближе, а для него цель эта была единственным источником света…
Из маленькой каюты его можно было сразу перепрыгнуть и в рубку.
Доброжелательный бухгалтер родом происходил из Вальпараисо и поскольку в его городе с работой было туго, он перекочевал сюда. Сантьяго работой Христиана был доволен: толковый ему достался бухгалтер! Толковый ему достался и корабельный мастер, он действительно возведет настоящий
