года на общем собрании членов Санкт-Петербургского отдела «Союза 17 октября». По мнению оратора, решение этой проблемы заключалось в планомерной законотворческой деятельности наиболее склонных к ней политических партий, когда при разработке каждого нормативного акта во главу угла ставился бы правовой принцип. Результатом этого было бы постепенное перерождение и государства, и общества.
В противном случае Россия должна была погрузиться в неминуемый круговорот насилия, прообраз которого она видела в октябре – декабре 1905 года, собственно, когда и возник «Союз 17 октября». 25 октября 1905 года граф П. А. Гейден писал В. Я. Богучарскому:
Давно пора было вручить дело в руки сочувствующих свободе. Но, увы, мы далеки очень [от] свободы, так как все, что теперь происходит, – тот же произвол только с другой стороны. Правда, он вполне логично вытекает из прежней системы, которая без этого не рушилась бы. Но теперь пора бы людям спокойным подумать о том, что свобода не создается своеволием и что история нас, увы, учит, что реакция в умах возможна. А что же как не реакция появление так называемых черных сотен? Напрасно говорят, что это создание полиции, – это зерно реакции и зерно опасное.
Лишь каждодневная законотворческая деятельность представительных учреждений могла способствовать установлению подлинного конституционного режима. По словам графа Л. А. Камаровского, «конституции не водворяются силой, не даруются односторонне. Они приобретаются и усваиваются усилиями самого общества». Лишь благодаря им конституционная хартия может стать реально действующим документом. Это было в высшей степени важно для России, где представительный строй уживался с дореформенным бюрократическим укладом. На левом фланге «Союза 17 октября» на сей счет говорили: «Государственная дума – это конституционный островок в море бесправия. Страна лишена самых элементарных правовых гарантий». Соответственно представительные учреждения должны были планомерно налагать одно ограничение за другим на «свободолюбивое» правительство, предпочитавшее действовать в условиях исключительного положения.
То был единственный путь трансформации режима, так как он предполагал постепенную адаптацию власти к новым политическим реалиям. Осенью 1906 года А. И. Гучков объяснял своим сторонникам:
Если речь идет о взятии крепости бюрократического самовластия, то нужно помнить, что при настоящем соотношении сил штурмом ее не взять. Бюрократия крайним партиям не сдастся. Упразднение бюрократического строя и замена его конституционным под силу только просвещенным умеренно-прогрессивным элементам общества, их настойчивой созидательной работе. По мере поступательного движения эти элементы будут отвоевывать от бюрократии одну победу за другой и в конечном итоге расчистят свободный путь для безопасного перехода от анархического состояния государства к правовому порядку.
Историки порой спорят, были ли октябристы либералами. Это неверный вопрос. Как уже отмечалось выше, кто-то из октябристов был либералом, а кто-то – нет. «Союз 17 октября» складывался в нечто цельное в силу общности социального опыта, а не программных устремлений. В конце концов отдельно взятого человека сложно уместить в прокрустово ложе идеологии, в особенности если он октябрист. Он никогда туда не уместится. А партия – должна. Ей приходится своим избирателям, сторонникам предлагать программу, которая, конечно, может быть эклектичной. Однако в любом случае ясно, из каких идеологических «кубиков» она состоит, где ее «доминанта». Имея в виду это соображение, трудно интерпретировать «Союз 17 октября» иначе, как либеральную партию. Его программа предполагала распространение широких гражданских и политических свобод.
В политически свободном государстве должна господствовать и гражданская свобода, создающая единственно надежную основу для всестороннего развития как духовных сил народа, так и естественной производительности страны. Манифест 17‐го октября на первое место ставит дарование незыблемых основ гражданской свободы. Развитие и укрепление этих начал в законодательстве и правах составляет одну из главнейших задач союза.
К числу отстаиваемых прав относились свобода вероисповеданий, слова, собраний и союзов, передвижения, выбора места жительства и рода занятий. Должна была быть обеспечена неприкосновенность личности, жилища, переписки, собственности граждан. Причем эти нормы обладали бы реальной силой лишь в случае модернизации самой власти, так как отстаивать свои права можно лишь при наличии независимой судебной системы и представительной формы правления.
Упорядочение форм общежития и упрочение гражданской свободы возможны лишь тогда, когда население страны находит опору и защиту всех своих прав в суде и когда деятельность административных властей поставлена в границы, ясно очерченные в законе.
Для того чтобы суд стал эффективным механизмом защиты прав и свобод, он должен быть в полной мере независимым, гласным и бессословным. Октябристы настаивали на необходимости искоренить все рудименты прежней канцелярской модели судопроизводства.
В новых условиях особое значение приобретали земства, которые также подлежали коренному преобразованию. Октябристы предлагали расширить сферу компетенции органов местного самоуправления, демократизировать их, ввести мелкую земскую единицу – волостное земство. Предполагаемое «Союзом 17 октября» (правда, относительно нескорое) вовлечение широких народных масс в активную политическую и общественную жизнь было невозможным без повсеместного распространения образования. Поэтому едва ли не первая задача, стоявшая перед Думой, – принятие закона о всеобщем начальном образовании.
При этом октябристы выступали сторонниками сильной центральной власти и были противниками федерализации России. «Жизненным условием для укрепления внешней мощи России и для ее внутреннего процветания является ограждение единства ее политического тела, сохранение за ее государственным строем исторически сложившегося унитарного характера». Они предлагали предоставить особый статус автономии лишь Финляндии. С их точки зрения, подобная установка не препятствовала развитию широкого местного самоуправления и созданию благоприятных условий существования разнообразных национальных культур и конфессий.
***
Логической посылкой всех этих построений являлась вера в способность власти меняться, в безусловность намерений, заявленных 17 октября 1905 года. Взаимодействовать с правительственными учреждениями можно лишь в том случае, когда они сами того желают. Сомнения в этом, утрата доверия к власти вынудили октябристов поставить вопрос о необходимости изменения тактической линии. Но это случится уже тогда, когда история партии будет подходить к концу.
ПАРТИЯ НА МЕСТАХ
До 1905 года протопартийные организации могли в совокупности мобилизовать едва ли больше нескольких десятков тысяч человек во всей России. Их ядро – сотни человек на всю страну. Так, по подсчетам историка Н. Д. Ерофеева, накануне 1905 года у эсеров было 43 организации, в которые входил 2651 человек, в большинстве своем интеллигенты и служащие. К марту 1905 года в составе «Союза освобождения» числились приблизительно 1600 человек, входивших в 65 групп. До 1905 года таковых было, разумеется, меньше. Все это стоит держать в голове, оценивая масштаб общественного движения дореволюционной поры и одновременно колоссальное значение событий Первой русской революции, которые драматически изменили политическую карту Российской империи. В 1905–1907 годах в
