стал сразу же раздеваться. Однако господин Со достал из шкафа с постельными принадлежностями одеяло и сказал Кюхо взять уже снятые вещи и последовать за ним на второй этаж. Там, в углу узкой комнатушки, помещалась только одна деревянная кровать, и Кюхо наконец улегся. Хоть он и выпил сегодня, но его все же расстроило, что эту ночь ему придется провести в таком неудобном месте.
На следующее утро Кюхо проснулся и, подперев руками подбородок, стал перебирать в голове события прошлого вечера, но все было настолько неясным, что он никак не мог найти происшедшему какое-либо объяснение.
Обильно позавтракав вместе с учителем Со и выйдя из дома, Кюхо зашел в кафе, куда часто наведывался после работы, распрощавшись с ним в ближайшем от школы переулке. Тщательно просмотрев утренние газеты, вышел на улицу. Утренний час пик почти закончился, и дорога погружалась в полуденное спокойствие.
Кюхо никак не мог понять, что и как все-таки произошло и что же ему надо делать. Однако когда из каждого дома по радио все так же доносилось: «Считая антикоммунизм главным направлением государственной политики…», – Кюхо бормотал себе под нос: «Все правильно, все правильно». И тем не менее чувствовал себя робким и неуверенным – так жалко и льстиво звучал его голос. То, что он оказался выброшенным на улицу днем, было для него как гром среди ясного неба. Кюхо зашел в три или четыре кафе. Из-за того, что он накануне выпивал, у него началась диарея, поэтому первым делом он заходил в туалет, а затем пил содовую, кофе, чай – все, что было в кафе. Когда он вернулся в первое кафе, было всего одиннадцать часов утра. Море, видневшееся в просвет между зданиями, было густого темно-синего цвета, каким и должно было быть в мае месяце. Кюхо снова позвонил в магазин своих соседей.
За ночь голос жены наполнился тоской и тревогой:
– Ты где?
– В кафе.
– Вчера был у моей сестры?
– Нет, я переночевал у господина Со, учителя корейского языка.
– Да, сегодня утром опять приходили.
– Что? – Кюхо весь похолодел, а живот снова схватило. В этот раз это были не просто газы. Было ясно, что у него опять началась диарея. Он почувствовал сильный дискомфорт.
– Сегодня приходил только один, спрашивал, когда ты вернешься.
– Кем он был по рангу?
– Рядовым.
– И что ты сказала?
– Сказала, что не знаю.
– Молодец.
Конечно же, это был хороший ответ. Когда он положил трубку, его сердце страшно застучало, но на тот момент его заботило совершенно другое. Кюхо побежал в туалет, но тот, как назло, был занят. Безо всякого стыда он стал сильно стучать в дверь. Вышла официантка и одарила его гневным взглядом. В кабинке туалета Кюхо наклонился и в первую очередь вытер понос с трусов туалетной бумагой. Он подумал, что, должно быть, выглядел очень жалким.
Он сел и уже не сдерживал нужду, но все, что он мог сделать, – это не более чем выпустить газы. Он почувствовал в животе сильную резь, а его лицо исказила гримаса боли.
Кюхо купил в аптеке неподалеку лекарство от диареи и вышел на главную дорогу. Он по-прежнему пытался сосредоточиться на чем-то другом, но все вокруг было как в тумане. Левая часть живота без конца ныла от боли.
Около двух часов дня Кюхо неторопливо пошел в сторону школы. Под ясным майским солнцем третьеклассники, с ног до головы одетые в белое, занимались гимнастикой. Самая настоящая картина чистоты и невинности. Учитель физкультуры спортивного телосложения в зеленой кепке стоял на ступеньках и считал: «Раз, два, три, четыре. Раз, два, три, четыре». Пока Кюхо наблюдал за происходящим, его посетили странные мысли. Удивительно, но, работая в этой школе долгое время, он никогда не замечал подобные вещи.
Кюхо спустился с холма, зашел в первое попавшееся кафе и на этот раз позвонил в школу. Солдаты также приходили за ним в школу. Там им сказали, что Кюхо отсутствует без уведомления. Хороший ответ, безусловно, хороший.
Вне всяких сомнений, это что-то значило, но что именно, Кюхо понять не мог. В его голове еще сильнее и быстрее стучали только удары бельевой скалки. Спустя какое-то время, громко чавкая жвачкой, чего люди в сорок лет обычно не делают, Кюхо сел в трамвай. Когда он выходил на остановке в Чхоряне, с противоположной стороны дороги внезапно по радио снова зазвучало: «Главным направлением государственной политики становится антикоммунизм». Вздрагивая от этих слов, Кюхо помчался в переулок. «Все правильно, все правильно», – с важностью бормоча это себе под нос, он опомниться не успел, как оказался в конце тихого переулка. Там он достал платок и вытер стекавший со лба пот.
Часа в три дня Кюхо одиноко сидел около мусорного бака. Переулок был на удивление широким – он вполне мог быть приспособлен для двухстороннего движения. Воздух был наполнен влагой, по обеим сторонам дороги возвышались каменные ограды, утыканные железными прутьями в виде стрел, из чего сразу было понятно, что это за район и какие люди могли в нем жить. У каждого дома были большие ворота с табличкой «Осторожно, злая собака». И как обычно бывает в богатых домах, все ворота были крепко заперты, и невозможно было представить, что за мир скрывается за закрытыми дверьми. Живот Кюхо продолжал издавать неприятные звуки, и время от времени его лицо искажала гримаса боли. Вдруг ворота дома в конце переулка открылись, и оттуда вышел толстый старик лет шестидесяти с лохматой собакой. Сначала он сел перед воротами, расчесал собаке шерсть, погладил ее, а затем, поставив ее перед собой, начал с ней играть. Это была очень странная игра. Старик крепко держал уши собаки и пытался заставить ее смотреть прямо ему в глаза. Очень странно. Глаза Кюхо расширились от удивления. Собака была в замешательстве: сначала она старалась не смотреть на хозяина, затем ее глаза начинали бегать, и она отводила взгляд. Старик, забавляясь, все больше напрягался и водил головой собаки из стороны в сторону, чтобы она посмотрела ему в глаза. При этом он хихикал, и эта ухмылка выглядела глупо и уродливо. Они как будто поменялись местами: в лице хозяина появилось что-то звериное, а в глазах собаки – наоборот, что-то человеческое. «Эй, что ты такая трусиха?» – хихикал старик, все еще пытаясь заставить собаку встретиться с его взглядом. Но собака только скалилась и рычала, пытаясь вырваться из рук хозяина. В конце концов боязнь в глазах собаки исчезла, отчего старик потерял всякий интерес к ней, ударил собаку по морде и
