соседстве, им не хватало бы кормовой территории. Численность таких коллективов вряд ли могла быть более 100 человек, при этом расстояние между соседними коллективами можно ориентировочно оценить примерно в 40–50 км, это же и диаметр основной охотничьей территории[104], это и максимальное расстояние, которое можно преодолеть пешком за светлое время суток. Следует также помнить, что в отличие от шахматной системы расселения, характерной для оседлых земледельческих равнинных обществ и отражающейся, как это показал А. Леруа-Гуран, в их концентрической картине мира, для обществ охотников характерна линейная, маршрутная картина мира и линейная схема расселения. Поселения при этом располагаются цепочкой вдоль одной определяющей линии ландшафта — речной террасы, или полосы предгорий, или берега водоема[105]. В этих условиях у каждого коллектива только два соседа. При этом, поскольку условия задачи об осле Буридана в реальной жизни не встречаются, один из соседей неизбежно будет — ближним, а другой — дальним. В таких условиях неизбежно должна была возникать коалиция из двух соседних экзогамных, матрилинейных, дислокально-брачных коллективов. Иными словами, возникала дуальная организация, включающая в свой состав два материнских рода.
Для обозначения такого коллектива наиболее подходит название предплемени[106]. Предплемя, будучи относительно эндогамной единицей, является низовой единицей популяционной структуры раннего сапиентного человечества[107]. В то же время предплемя является его первой и пока единственной этнической единицей. Дело в том, что сближение диффузно расселенных стад-протородов в предплемени попарно, установление в паре стад (затем родов) особо тесных отношений означало появление нарастающей дискретности в сети прежде диффузных человеческих популяций. Если ранее все коммуникационные связи между коллективами людей были равнозначны, то теперь одни связи стали гораздо теснее, другие за счет этого, если не прервались полностью (контакт между разными предплеменами не мог не осуществляться), то стали значительно слабее. Поскольку этот процесс (назовем его этногонией) совпадал более или менее в хронологических рамках с процессами сапиентации и с завершающей фазой глоттогонии, т. е. первичного становления членораздельных языков, то создались условия для того, чтобы эти языки, все еще находясь в состоянии первобытной языковой непрерывности, постепенно стали бы развиваться каждый в своем направлении, наращивая черты различия в рамках отдельных предплеменных языков. Эта же ситуация способствовала и ходу расовой дифференциации, началу становления расового многообразия человека современного вида.
Сдвиги эпохи мезолита.
Обрисованные нами процессы не везде получали полное выражение. Однако условия для них имелись по крайней мере, в обширной полосе умеренной зоны Евразии, отчасти и в саванновых районах Африки, а также в значительной части Австралии, где до эпохи термического максимума существовала обильная фауна дипротодона, не уступавшего как объект охоты мамонту и другой крупной дичи Евразии. В этих благоприятных, прогрессивных условиях и сложились, очевидно, те довольно сложные формы социальной организации, которые были унаследованы охотничьими племенами последующего периода. В Евразии это были племена эпохи мезолита, вынужденные перейти вновь к бродячей охоте на мелкую дичь вследствие истребления крупной (бизонов, мамонтов), в Австралии та же судьба ожидала аборигенов с истреблением дипротодона и наступлением термического максимума. Именно с этой эпохой, в Евразии соответствующей мезолиту, нам представляется возможным связать появление отцовского рода, который характерен почти для всех современных обществ бродячих охотников и собирателей.
В условиях, когда вновь стал невозможным дислокальный брак, он должен был стать вновь унилокальным. Но уксорилокальным он стать не мог — этому препятствовала сложившаяся традиция, при которой мужчины оставались в своем коллективе, в рамках сусу. Она поддерживалась и сохраняющейся и ставшей еще более острой заинтересованностью коллектива в сохранении в своих рядах мужчин-охотников. Следовательно, брак должен был стать вирилокальным, что вело к переходу рода от матрилинейности к патрилинейности. В этих условиях сохранение крупных хозяйственных единиц — предплемен и оседлых родов — было невозможным. Наиболее часто встречающаяся, почти повсеместная численность коллектива бродячих охотников — около 25 человек[108]. Разумеется, такой коллектив не может быть племенем. Обычно он не совпадает и с отцовским родом. Но племя, состоящее из таких коллективов, каждый из которых нуждается при самых благоприятных условиях не менее, чем в 400–500 кв. км охотничьей территории, а чаще всего территории в 2–3 раза большей, не может быть ни спаянным, ни многочисленным. В то же время новая технология индивидуальной охоты на мелкую дичь допускает расселение на новые территории, непродуктивные с точки зрения облавных охотников за крупной дичью.
Патрилинейность и патрилокальность обществ этого периода нам представляется практически несомненной. Достаточно детальный анализ, произведенный Дж. Стьюардом[109], убедительно показал, что определенный набор предпосылок, а именно — охота на дичь немигрирующего типа как основа хозяйства, отсутствие вьючных животных и повозок как средств транспорта, низкая плотность населения и экзогамная структура общества — практически неизбежно должны вести и в действительности неизменно ведут к патрилокальности брака и связанной с ней патрилинейности счета родства. Кажется вполне ясным, что мезолитические охотники почти повсюду отвечали указанным характеристикам.
Поскольку хозяйственные коллективы у бродячих охотников по необходимости были мельче, чем у оседлых, одновременно происходили процессы интенсивного дробления предплемен: на смену тенденции к интеграции из первоначальной диффузной среды, определявшей процессы первичной этногонии, пришли процессы дифференциации; процессы, определявшие становление мелких общностей — племен эпохи мезолита. Конечно, мелкими их можно назвать лишь относительно, так как по абсолютным размерам эти племена, вероятно, были даже больше палеолитических предплемен. По крайней мере этнографические данные говорят, что племя бродячих охотников тяготеет к средней численности в 500 человек (при сильном превышении этого предела оно разделяется)[110]. Но в отличие от оседлых предплемен развитого палеолита, такое племя представляет собой лишь диалектно-культурное, но не социально-экономическое единство; входящие в него локальные группы слабо связаны между собой, оно легко дробится и рекомбинируется, более проницаемо для внешних информационных связей. Характерно, что этнографически известные примеры племен оседлых охотников (например, азиатских эскимосов) меньше по размерам (около 200–300 человек), но несравненно теснее спаяны и представляют собой закрытую систему.
В отличие от предплемен мелкие племена эпохи мезолита, многие из которых, возможно, осознавали общность своего происхождения и сохраняли определенное культурное и языковое единство, целесообразно рассматривать не как независимые общности, а в составе более крупных общностей, соплеменностей, на уровне которых в основном и реализовалась этническая специфика.
Нам представляется, что именно в это время картина этнической структуры классического первобытнообщинного общества с присваивающим хозяйственно-культурным типом приобрела те черты, которые продолжала сохранять в целом во все последующие эпохи — иерархию соплеменностей, племен и родов (как правило, с отцовской филиацией), конкретную структуру локальных групп, чаще всего не совпадающую или неполно совпадающую с родовой структурой, но в
