из груди матери земли. Поэтому неудивительно, если все живые существа, услышав эти звуки, падают ниц и лишаются способности обороны.
Даже тигры самцы, при первых звуках голоса Вана, смолкают и удаляются в чашу, стараясь не попадаться на глаза Повелителю.
Самки же наоборот, стремятся к нему, стараясь заслужить его благосклонность и внимание.
По словам таежников, к Вану сходятся все тигрицы ближайших окрестностей, которые услышат его голос, иногда за десять и даже двадцать километров.
Из них Владыка тайги выбирает себе одну в качестве подруги; остальные расходятся по своим жилищам и продолжают вести обычный образ жизни.
Подруга Вана всюду следует за своим господином, пока не почувствует, что готовится стать матерью; тогда она покидает его и ищет себе берлогу, для вывода детей.
Известив обитателей гор и лесов о своем приходе, грозный Владыка тайги вышел на узкий гребень хребта и стал на выступ скалы, над широкой долиной Хай-Лин-Хэ, простиравшейся у его ног.
Проревев еще несколько раз, он затих и стал слушать. Ни один звук не нарушал тишину этой ночи.
Даже угрюмый филин, сидящий на вершине сухого кедра, замолк вперив свои огромные светящиеся глаза в темную могучую фигуру зверя, обрисовывающуюся на фоне искрящихся снегов. Она была неподвижна, как изваяние и только конец хвоста извивался, выдавая волновавшие его чувства.
Не прошло и получаса, как из темной чаши вынырнула тигрица и направилась к своему Повелителю. Не доходя до него шагов десять, она припала на снег, положила свою красивую круглую голову на вытянутые передние лапы и стала ждать.
Круглые большие глаза ее, с желтыми ободками, обращены были на Вана, в них светилась страсть и любовь. Кончик хвоста ее подергивался, обнаруживая ее волнение.
Великий Ван не шелохнулся, только конец хвоста его нервно вздрагивал и, как маятник, отбивал мерные удары.
По следам тигрицы пришли еще две, старая и молодая, едва вышедшая из детского возраста.
Увидев их, первая тигрица быстро встала и с угрожающим ворчаньем, двинулась им на встречу. Все три сошлись вместе и между ними началось состязание, заключавшееся в том, что они наносили друг другу удары лапами, при этом клочки шерсти летели во все стороны, но крови видно не было. Вскоре молодая тигрица отошла в сторонку и из далека наблюдала за поединком более опытных соперниц.
Услышав около себя мяуканье и визг прекрасных дам, могучий Ван рявкнул в последний раз и звуки эти, вибрируя на низкой ноте, понеслись вдаль, постепенно замирая в неподвижном морозном воздухе.
Не спеша, с подобающим ему величием, царь тайги подошел к дерущимся, но те, по-видимому, не обратили на него внимания и продолжали угощать друг друга полновесными пощечинами; тогда обиженный и недовольный, он приблизился к молоденькой тигрице, скромно сидящей в стороне, обнюхал ее смущенную морду, лизнул в нос и пригласил следовать за собою.
Спорящие о первенстве старушки так и остались ни с чем. Долго еще они не могли успокоиться и грозно рычали друг на друга даже тогда, когда Ван удалился со своей избранницей. Но убедившись, что все потеряно, они помирились и, как ни в чем не бывало, отправились вместе искать утешения туда, где «оскорбленному есть чувству уголок».
Ван увел свою подругу в заоблачные края, на вершину Татудинзы, где новобрачные могли спокойно провести свой медовый месяц совершено одни, без посторонних любопытных глаз, на лоне суровых каменных громад.
Любовные песни пела им дряхлая дремучая тайга и снежный буран засыпал их следы во время свадебных путешествий.
Ни одно живое существо не осмелилось показаться на горе, выше границы лесов, где чета могучих зверей предавалась утехам первой животворящей любви.
XIX. Лесные кумушки
На следующий день, едва только яркое зимнее солнце осветило вершины гор, в дубняках, у самых кабаньих лежбищ собралось многочисленное общество таежных кумушек.
Визгливые, пронзительные голоса их трещали, как пулеметная дробь, в неподвижном морозном воздухе, нарушая тишину и спокойствие пустыни. Больше всех суетились и надрывались сороки, эти лесные всезнайки; их ближайшие родственницы, рыжеперые сойки, старались от них не отставать, а вертлявые синички-непоседы чирикали всякую чушь, так что у старого святоши, седоголового дятла заболела голова.
«Слышали, сестрицы, новость – трещала сорока, подсаживаясь к сойке, – у нас в лесу творится что-то невозможное! Не успел умереть старый почтенный Ван, как его подруга, полосатая дылда, всюду таскается за двоюродным братом, Рябым Чулком, леопардом из Хайлинской пади! Нечего сказать, хороший пример для молодых тигриц! Просто стыд и срам, да и только!»
«Так, так, так! Но это уже старо, милочка, – перебила ее подруга, потерявшая свой хвост за свою откровенность, – а вот я вам расскажу новость, так все вы хвосты повесите от зависти! Слушайте! Наш Великий Ван выбрал себе подругу! И кого бы вы думали! Корейскую тигрицу? Ничуть не бывало! Самую простую Чалую Старуху с Амура! Она даже не похожа на тигрицу! Странно! Не мог разве выбрать себе достойную среди наших Тигриц! К тому же она еще хромая и кособокая! Одним словом, красавица, хоть куда!»
«Нет, нет! Это неправда, – возразила ей Рыжая сойка, – я сама видела ее на днях и нахожу, что она ничуть не хуже корейских тигриц! И, пожалуй, даже красивые в своем светлом пушистом наряде!»
«Ци-ви, ци-ви! – пропела синичка-московка, прыгая с ветки на ветку, – это еще ничего, а вот почему красная волчиха часто ходит по ночам к фанзе Тун Ли?».
«Я видела ее как-то утром, она любезничала с серым кобелем и назначила ему свидание у речки! А я-то хлопотала и наводила на нее Красного волка из-за Хамихеры! Вот вам благодарность! Нет справедливости на свете!»
Так тараторили и перемывали косточки всем обывателям лесные кумушки. Азарт их дошел до того, что они передрались и подняли такой шум, от которого проснулся старый кабан, лежавший вблизи под дубом.
Долго он терпел слушал таежные сплетни и пересуды; морщился, хлопал своими ушами, наконец встал и поднял свой пятачок кверху, оглядывая всю теплую компанию маленькими подслеповатыми глазками.
«Да будет вам тут кричать и судачить! – обратился он к кумушкам. – Не надоело вам еще это дело! Лучше занялись бы своими делами, a не чужими!»
Тут вся ватага пернатых сообща бросилась на кабана и стала осыпать его бранью и ругательствами. Досталось не только ему самому, но и всем его родственникам, ближайшим и дальним.
Бедный кабан, оглушённый гамом и криками, затряс головой, зафыркал и пустился на утек, преследуемый неистовым смехом кумушек.
«Так тебе и надо, поделом, – кричала ему вслед Бесхвостая сорока, – не суйся не
