системы, – и тогда она на подъём зайдёт мягко, то есть накатом. Если дашь газу на пригорке, то она ударится дном, и мягкого вождения не получится. Понял меня? – Ага, – ответил я как можно убедительнее.
– Я тебя потренирую чуть позже, Замок! – сказал он мне.
Наводчик прекрасно управлялся с пушкой. Крутился на своём рабочем месте, как опытный. По ночам мы по очереди сидели на связи, болтая с Казаком о том о сём. Курили подсохшую «Приму», делились едой и новостями. Адрес полевой почты – Москва-400. Поэтому мы без проблем врали родителям о том, что находимся не на войне, а в столице нашей родины. Готовим молодых бойцов, живём в полевых условиях, и в общем всё у нас хорошо. Так делали все, кому было не наплевать на нервы родных и близких. Воевать полком куда безопаснее, чем сводным отрядом или группой спецназа. Да и моральный дух был высок благодаря постоянной ротации в подразделениях. Появлялись новые лица контрактников, офицеров, журналистов, кинологов, психологов и прочих интересных личностей. Часто заезжали группы всевозможных специальных подразделений, работавших у нас конкретно по адресам. А мы больше интересовались вопросом, где и как мы будем встречать Новый год. Полк готовился к маршу на аэропорт. После артиллерии по нему работала пара «крокодилов». Две маленьких рычащих пчелы. По крайней мере, так это выглядит с высот Терского хребта.
Мы постепенно обжились, завели друзей и знакомых. Не такие уж они и грозные, псы войны, как нам казалось на первый взгляд. Фома сдружился с «черпаками», а Зёма с контрактниками. Все набирались ума и опыта, перенимая это у старослужащих. Первый взвод вообще состоял из одних «черпаков», плюс казаки-контрактники Истомина. Обещали лейтенанта-«пиджака», но как только, так сразу. Аэропорт взяли практически без боя. Снайперов той стороны гасили наши миномёты, огонь которых корректировала разведка. Сработали грамотно. Мы с Казаком впервые попали под обстрел АГС. Гранаты рвались в двадцати метрах. Нас спас окоп, вовремя вырытый и обустроенный.
После боя на зачистке самого здания нашли много трофеев. Крупа, мука, медикаменты. В окрестностях аэропорта напоролись на пасеку. Ели мёд всем батальоном. Ели с хлебом, сгущёнкой и даже кашей. Из парафина лепили свечи для блиндажей. Позиции заняли в двух километрах от окраины города. Утром выпал снег. Совсем немного, присыпал мокрую жёлтую траву. Ротный послал меня заготовить дров на ночь. Я взял автомат и направился в сторону редкого леса, который рос на окраине кукурузного поля. Позиции в зоне видимости, я спокоен. Видно, как Немец открыл капот «шишиги» и ковыряется в движке. Я собираю дрова, сделал уже несколько ходок и вдруг замечаю маленькие красные флажки, воткнутые в землю. Мне, во-первых, интересно, ведь это мы не проходили, во-вторых, становится не по себе, и я кричу:
– Немец, это что за флажки красные в земле? Их тут много.
– Это минное поле, придурок! – замахал он руками, прекратив работать с машиной. – Шаг в шаг возвращайся назад!
Вернувшись на позиции, я был награжден парой увесистых затрещин. Спасибо за дрова не сказал никто. Зато громко и риторически звучал вопрос, чему нас учат в учебке. Я не отвечал, слишком долго было рассказывать. Юра смеялся, будто сам знал и разбирался в обозначениях сапёров. Прогулка по минному полю не прошла даром: флажки мне потом мерещились везде и всюду. Я научился смотреть под ноги и вблизи наших позиций обнаружил пару растяжек. Снимал их Немец. Я просто наблюдал, думая, что было бы лучше их подорвать с безопасного расстояния. Но «черпак» управился сам. Работал руками быстро и уверенно.
По городу день и ночь работала авиация и артиллерия. Город брали в кольцо с трёх сторон, оттесняя противника вглубь. В бинокль было видно разрушенные дома частного сектора и первые пятиэтажные здания. Один из штурмовых вертолётов попал под огонь зенитных орудий. Беднягу стало мотать из стороны в сторону. Он то терял, то набирал высоту вновь, уходя боком в безопасную зону. Что с ним произошло дальше, мы уже не видели, но надеялись, что ничего плохого. Как работают зенитки боевиков, было видно невооружённым взглядом. В небе разрывались снаряды, образуя небольшие пороховые облака. Однажды я застал трёх застывших на месте солдат. Они молча смотрели в небо. Мне показалось, что с ними не всё в порядке, и я поинтересовался:
– Что случилось, бойцы?
– Смотри, как наши мины летят, – указал пальцем в голубое небо один из них.
Поначалу я ничего не видел. Но, сосредоточив взгляд на одном месте, увидел маленькие стайки снарядов, летевших по пять-шесть штук в куче. Зрелище было необычным и забавным. Раньше я не думал, что это возможно – вот так вот стоять и смотреть, как по небу летят мины.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Скачков, Тошиба, Лозовой.
Толстой-Юрт. Тамбовский рембат
Рембат стоял в поле с одним кольцом обороны и комендантской ротой. На его территории размещались солдатские палатки, ремонтные ямы, разбитая и неисправная техника. Рядом с баней щебнем отсыпан плац. У штаба батальона имелась палатка с медиками, офицерская и солдатская столовые, своя хлебопекарня. Здесь были все. И танкисты, и пехота, и ВВ. Утром на построении для экипажа ремонтной машины прикрепляли двух, а то и трёх опытных механиков-ремонтников. За процессом ремонта машин наблюдали офицеры этого подразделения. Бойцы-ремонтники, как и все, несли караульную службу, проходили обучение и имели личное оружие.
– Сколько тут масин много, Саса! – сказал Тошиба, отскребая жирную глину от ведомых катков машины.
– Не «масин», а машин. У тебя почему с русским языком так туго? Я скоро так же говорить начну, – устало сказал Скачков, перебирая гаечные ключи.
– Холосо, молсять буду, – обиделся пулемётчик, продолжая приводить в порядок внешний вид БМП.
– Вот ты посмотри на себя. Говоришь по-русски как иностранец. Выглядишь грязнее здешних механиков, и пулемёт у тебя только ногой передёрнуть можно. Вот как мне к тебе относиться?
– А я сё? Я нисё! – с непониманием ответил боец.
– Тьфу ты, чёрт, – психанул Саня и уселся на «ребристый», – даже поговорить не с кем. Сегодня баня будет. Будем твоих вшей гонять.
У тебя мыльно-рыльные с собой?
– Есть сюсють, – ответил Тошиба, развязывая свой вещмешок.
– Да не надо мне сейчас всё показывать, – остановил его Скачков, – в баню с собой возьмёшь.
Тошиба посбивал все пальцы на руках, работая ключами, помогая снимать стартёр. Саня извёл на бойца весь лейкопластырь. Механики рембата пришли на помощь только после обеда. Они мастерски управлялись с ремонтом, умудряясь подлезть даже в труднодоступные места машины. Это слегка подбодрило Скачкова. Стоять на ремонте вдали от своих – занятие не из весёлых.
Вокруг и в самом деле было множество техники. Машины ставили шеренгами, на каждой из них копошились бойцы. Лязганье ключами и так необходимый русскому солдату мат разносились по всему ремонтному батальону. Повреждения были разные. В основном попадания от гранатомётов, пробоины в радиаторах осколками, заклинивание башни, замена двигателей и дисков сцепления.
В палатке, где разместили бойцов на ночлег, лежанки были сколочены из досок. Солдаты спали на бушлатах, подтапливая печку-буржуйку, расположенную по центру. Электричество на баню и штаб батальона вырабатывал дизельный генератор. Рядом с ним всегда стояло ведро солярки. Тошиба притащил две больших горячих буханки хлеба, купленных у пекарей за одну противопехотную гранату. Парни перекусили перед помывкой, съев по банке кильки в томатном соусе. Саня достал свою подменную форму и отдал её бойцу.
– Сегодня нательное бельё стирать будем и форму прокипятим! – сказал Скачков. – Купаться после ВВ пойдём, я уже очередь занял. Ты пойми, Тошиба, в армии везде по одёжке встречают. Если ты выглядишь как непонятно кто, то и сам ты непонятно кто. Я пойду первым, ты тут останешься, за вещами и оружием присмотришь.
Саня раздобыл у связистов два ведра для кипячения формы. Тех, кто ушёл на помывку, попросил поставить ведра на раскалённую печь. Когда подошла очередь мыться, вода уже закипела. Скачков побросал туда форму
