подкорке .
– Ты не считаешь, что за сумасшедшие деньги приобрёл служанку? – подвываю поперёк хорошим речам.
– Я приобрёл свободу, – грозно перебивает (услышав такую интонацию раз, больше в споры пускаться не захочешь) Гелиос и пилит меня суровым взглядом. – Я приобрёл свободу для хорошего человека. Для заслуживающего шанса человека.
И всё сводится к тому, что мне следует – при наличии внутренних беспокойств – сообщать о них.
– Допрос окончен? – кивает Гелиос. – Благодарю за ужин, жена.
Сухой силуэт исчезает в гостиной.
Спаситель
Я помню его мальчишкой. Безалаберным и хохочущим над всеми и всем (и миром в особенности), но инициативным и требовательным. Требовательным он был – в первую очередь – к себе.
Компанию ему составляли две особы. Уже тогда можно было сделать вывод, что всю свою жизнь он посвятит прекрасным (внешне) и безобразным (внутренне) созданиям. Тогда же можно было понять: одно из созданий явится погибелью.
По амбициям своим я думал, что этой девушкой окажется моя младшая сестра (дочь самого солнца, златокудрая, ясноглазая, весёлая и обаятельная), по обстоятельствам вышло иное: на свет явилась Луна.
Первую компаньонку он представил Сибирией: девочка возрастом, женщина взглядом. Второй – противоположно – оказалась Ману: мышлением тётка, повадками девчонка. Первая отвела смущённый взгляд (кто же знал, что жизнь уготовит ей выдрессировать этот взгляд на роковой и опасный) и услужливо склонила голову (вот с этим жестом следовало осторожничать), а вторая махнула гривой спутанных каштановых волос и предприимчиво пожала руку.
В тот же момент, ныне думается мне, Ян отвёл своим подругам роли в предстоящей игре.
Я хорошо знал их тётушку, держащую городских сирот на службе, а потому согласился выслушать преисполненных энергией и идеями ребят. Тогда будущий Отец Монастыря не приглашал в кабинет (за неимением его) и не предлагал напитки (средств было разве что на пересохшую лужу), тогда будущий Отец Монастыря представился Богом Удовольствий (земным, но зримым как небесный, что несколько противоречило религиозным взглядам) и обмолвился, что ныне все Боги смогут вкусить прекраснейшее с их земель.
Я похвалил задорный характер, но отнёсся к юнцу скептически. Тогда и я был сравнительно молод.
– Чем вы будете отличаться от иных публичных домов? – спросил я.
И мальчишка не растерялся; он уже подготовил ответ:
– Красотой плодов. Здесь будут собраны лучшие из лучших, красивые из красивейших, сладкие из сладчайших. Не облезлые кошки из черты Полиса, а истинные послушницы. С окраин. С пустошей. В единственном экземпляре каждая.
Тогда я не обратил внимания, что он обозвал будущих жриц послушницами. А ведь причина была…
– Небесные Боги – и только! – продолжал мальчишка, – будут посещать то место, преисполненное взращенными среди земных Богов красотами. Так небесные и земные Боги пожалуют к единению.
Я дал добро на спонсирование строительства и лично приложил свою руку к его становлению. Я не обещал развитие и поддержку, но взбить почву и запустить корни очертил возможным. В тот день я стал покровителем Яна.
– Ты же понимаешь, делать это без гарантий и платы мне не прельстит вовсе, – уточнил я.
– Разумеется, Гелиос. – И мальчишка соединил перед лицом своим ладони; было похоже на начало молитвы и оттого забавно. – Я хочу воздать много больше, чем попрошу вначале. Слушай…
И он говорил, что место в доме роскоши и ласки будет отведено мне особое. И он утверждал, что первый из плодов сорву я лично. И он напевал, что – будь на то воля – каждая из ягод соберётся моими руками. А я нарочито смеялся:
– Пожелаю часть – некий процент – получить до вознесения стен публичного дома.
– Когда же? – задумался Ян.
Ехидство обошло его стороной и лицо приняло хмурые очертания, а я, решив поддержать начатое, позабавился дальше:
– Прямо сейчас. Когда ещё?
– Я решу этот вопрос, – воскликнул мальчик и, поднявшись из кресла (а сидели мы в моём кабинете, отдельно от разгуливающего по дому семейства), покинул комнату.
Тогда я впервой услышал интонацию бездушного принятия. Тогда он впервой решил – серьёзно – назревший вопрос в секунду его появления. И так стало вовеки. И времени на обдумывание он не брал; он очертил свои принципы, очертил себе и окружающим его людям правила и беспрекословно следовал им, исполнял их, поддерживался ими. Принципы Хозяина Монастыря – нерушимые вехи. То благодатно и уважаемо.
Я докурил и пригубил, приласкал взглядом портрет сестры – златокудрой наследницы, самой младшей из нас – и улыбнулся распахивающейся двери. Собеседник мой вернулся с компанией. Девушка – Сибирия: дрожащая и пугливо озирающаяся – встала подле дверей. Малец склонился к ней и, твёрдо погрозив пальцем перед нежным лицом, а затем романтично обхватив это же лицо руками и уловив растерянный взгляд, что-то сказал. Сибирия согласилась.
Отныне я не смел называть его юнцом или мальчишкой: человеком зрелым определили поступки и поведение.
– Прошу прощения за ожидание, дорогой друг, – улыбнулся Ян и вернулся в кресло напротив. – Сейчас взору твоему предстанет чудесный лот. Первый лот нашего общего дела. Не торопись. Обдумай, как следует.
И он заведено встряхнул плечами, веля Сибирии начинать.
Девушка – в глазах её что-то переменилось, тело ощетинилось – медленно прошла к нам. Лёгкая юбчонка выше колен гуляла от резких движений бёдер. И Сибирия покружилась, чтобы смотрящие на неё могли по достоинству оценить фигуру.
– Она не знакома с мужчинами, – объявил Ян и, опосля, указал несчастной девочке на меня. Несчастная девочка послушно шагнула и протянула руку.
Я облюбовал цветок и ощутил подбирающееся осознание происходящего. То было неправильно. Всё было неправильно.
– Сибирия, – обратился я (вместо прикосновения), – будь добра: обожди в коридоре. Я позову.
Девочка разволновалась. Видно, обрушилась руганью на саму себя. Где она могла ошибиться? Что сделала неверно? Отчего не понравилась? Вопросы шаркали по её отдаляющемуся лицу и лицу Яна, который напрягся и нервно вздёрнул плечами.
Дверь захлопнулась.
– Всё в порядке, Гелиос?
Я промолчал.
– Только скажи.
Молчал дальше.
– Я решил, что… лот этот станет для тебя наиболее приятным и привлекательным. Неужели ошибся?
– Если выбирать по шкале опыта? – усмешка в ответ. – Совет на будущее: не спрашивай, ошибся ли сам – заверь в ошибке оппонента. Ты не ошибаешься, это иные доносят информацию и просьбы неверно. Понял?
– Да, – скудно согласился он. – Да, я понял. Просто…
– Выкинь «просто» из речи. «Просто» кошки плодятся, для остального нужны опыт и силы.
– Я понял, – в этот раз усмехнулся юнец. – Хотел… – столкнулся с моим назидательным взглядом, прыснул со смеху и тут же исправился. – Я дорожу твоим мнением, Гелиос. Уважаю тебя (и знаю,
