день на один час, а когда догорит — твое желание сбудется.
Галя серьезно кивнула, поставила свечу на стол, зажгла и предложила устроить пироги с луком. Я была только за, у меня так бабушка делала.
Быстро замесили тесто и стали резать лук. Точнее, хозяйка чистила, а я резала и, как положено, плакала. Решила — проведу вечер без всякого колдовства. Готовка, беседа, все по-честному, по-человечьи. Однако, забывшись, я стала водить рукой над сковородкой, бормотать, чтобы масло не брызгало, и Галя с недоумением на меня посмотрела.
— Ты солишь, что ли?
— Да, — спохватилась я.
— Прямо в масло? А я потом обычно… Что ты говорила, я не расслышала?
— Стишок вспомнила, — нашлась я.
— Какой?
Сходу я процитировала первое, что появилось в голове:
'Раньше шло все как по маслу,
Словно бы предрешено,
А теперь слова погаснут,
И в глазах темным-темно.
Раньше больше было смысла
И рискованность была,
И качалось коромысло
На плечах добра и зла'.
— Что-то знакомое… — протянула Галя и засыпала лук в сковородку.
— Это Григорий Корин. Был такой поэт, — сказала я, а сама подумала о том, как для меня теперь звучат эти стихи. И пробормотала, крутя кулон на шее:
'Набиралось равновесье
Из осколков дней и лет,
И хранило поднебесье
Каждый новый мой секрет'.
— У тебя какие-то секреты? — не поняла Галя, переставляя миски в посудомойку.
Я уже открыла рот, чтобы рассказать все как есть, но, вместо этого спросила:
— А хочешь узнать, чем заканчивается?
Галя закивала.
— Я тоже хочу, — внезапно у меня на глазах выступили слезы. Это все лук.
Галя всполошилась. Усадила меня на диванчик, налила чаю, погладила по голове. Непривычно было видеть ее в таком опекающем состоянии. Я смотрела, как в чашке отражается огонек свечи. Свеча была виновата или Галя, но я сдалась и стала рассказывать. Она слушала, открыв рот.
— Вечно молодые и красивые?
Я кивнула и вытерла глаза.
— А сколько тебе лет на самом деле?
Я рассмеялась.
— Ну, я-то пока только ученица. А потом, как через костер пройду, так и будет всегда двадцать три.
— Как мне… А как тебя зовут на самом деле?
— Вера, — с трудом выговорила я. Имя звучало как чужое, но вроде как и мое. Кто я сейчас? Аи или Вера?
— Вера… Зачем нужны ведьмы? — Галя перевела взгляд на свечку.
— Добро, красота и любовь. За это отвечают, — я пожала плечами. — Говорят, раньше и ведьм было больше, и прочей нечисти, и богов.
— И где они сейчас? — тихо спросила Галя.
— На пенсии, кто жив, — мрачно сказала я. — Хотя некоторые работают.
Галя задумалась и задала практический вопрос:
— Вера… То есть, Аи. А как подходящих девушек находят?
Я рассказала про волшебные объятия нашего менеджера по кадрам.
— Как тебе такое, Симона де Бовуар, — пробормотала Галя и поправилась. — Нет, я не осуждаю, у меня тоже один раз был случайный секс, даже вспоминать неловко. Костя тогда пришел рассказать, как очередную девушку встретил, и я первый раз в жизни пошла в бар, напилась… В общем, было.
Я удивленно смотрела на нее. Даже у Гали было, надо же.
— А у ведьм и человеческая жизнь есть? Мужья, дети? Чувства, любовь?
— В том-то и дело, — вздохнула я. — Ничего нет. Нельзя влюбляться.
Галя охнула:
— А как же Егор?
— Только пока я официально не стала ведьмой, — с трудом выговорила я. — А потом магия, работа… Молодость.
Галя погладила меня по плечу.
— И это, говоришь, навечно?
— Навечно, — мрачно сказала я. — Но при одном условии. Раз в году, в Ночь Ивана Купалы…
— Ой, лук!..
Кухня наполнилась запахом дыма.
* * *
Мы с Егором сидели у него дома. Он вырезал шкатулку, творил на крышке ажурную вязь. Работа была тонкая, так что я просто сидела рядом и молча смотрела, как рождается настоящая вещь. Не поднимая головы, Егор сказал:
— Почему ты такая грустная?
Я не знала, что ему ответить.
— Тебя что-то беспокоит? — Егор посмотрел на меня. — С работой что-то не так?
Я, конечно, говорила ему, что работаю кроссвордисткой.
— Да, — почти честно ответила я. — Предлагают работу, а я не знаю, справлюсь ли. И надо ли.
— А ты сама-то хочешь? — поинтересовался Егор.
— Хочу и не хочу.
— А оберег не помог?
— Так ведь он оберегает от злого, а тут, вроде, зла нет, — я потрогала кулон на шее.
— …И помогает в поиске себя.
— Надо же, запомнил.
— Конечно, — Егор наклонился над шкатулкой. — Может, мне как у тебя амулет сделать? Или мужчинам другое положено?
— Сделай себе кулон в виде молота Сварога, — подумав, предложила я. — На него наносят руну алатырь и печать-звезду, только мужскую, плетенка такая прямоугольная. Придает сил, дарит мудрость, исполняет желания. В работе помогает и защищает от лжи, — тут меня осенило, как Егору получить настоящий оберег. — А может, ты меня научишь, каквырезать?
Обереги, сделанные близкими людьми, действуют гораздо сильнее.
— Легко!
— Тогда сделай молот, а я знаки нанесу. Никогда такого не делала!
Шкатулка была временно забыта. Я чертила эскизы, Егор показывал мне разные инструменты, а потом я села тренироваться на дощечках и брусках, оставшихся от старых работ. Я действительно никогда раньше не занималась резьбой, но дерево слушалось, стамески и ножики делали ровно то, что от них требовалось. «Училище для ведьм-обережниц, второй курс», — подумала я и развеселилась. Но отвлекаться, как выяснилось, было нельзя. Это Егор может болтать и работать, да и то не всегда, а мне такое пока не светит: рука дрогнула, линии поплыли. Егор посмотрел на каплю крови — оказывается, я успела порезаться.
— Это легко залечить.
— Да не надо, — запротестовала я. — У меня и так все заживает.
Егор поцеловал мне пальцы и посмотрел снова.
— Вот видишь, кровь уже не течет.
* * *
Иштар выключила телефон, потянулась и глянула в зеркало. Сегодня она хорошо поработала, теперь можно и собой заняться. Зеркальное отражение кивнуло: пора. Иштар зажгла свечу с запахом тысячелистника и взяла с подоконника горшочек. Мед в горшочке напитался лунным и солнечным светом, и теперь Иштар, шепча что-то, намазывала его на лицо. Серебряные браслеты с подвесками позвякивали на ее запястьях. Чего тут только не было: и птицы, и цветы, и неизвестные символы. Потом достала из холодильника стакан. На дне, под слоем воды, лежал золотой перстень. Иштар выпила три глотка, затем опустила в воду пальцы и стала касаться лица, стирая мед и бормоча: «Красно солнце… Ясен месяц…». Закончив умывание, вытерлась льняным полотенцем, распустила волосы — густые, черные — и стала их расчесывать костяным гребнем. Голос ее зазвучал громче: «Как
