В этом погребе, в этом чулане сердец рождены и талант, и коварство. Поглощают гласа, раскрывая врата в безупречность богемы и власти.
В полутьме
В полутьме, в полудреме кресло молчит, обветшалою тканью покрыто. На столе не докурена трубка дымит, помутневший стакан с битой гранью.
Пустилась в вакханалию толпа…
Дуньте на умирающую лампаду, и она погаснет. И. Тургенев
Пустилась в вакханалию толпа безличных теневых, безмолвно упиваясь ей, и страстью, и вином. Забылась на прощание, унизив тело поступью, склонилась в омут совести случайно поутру.
Уж время – полусумерки, уж время быстротечное, глаза печально хмурил ись и, опустив крыло
ресниц небесных палевых и губ чуть блекло пьяненьких, толпа безличных жалостных пустилась на тропу. Разбредшись по окраинам, раз потянуло холодом, тоска съедала глубже и глубже без конца.
Толпились жадным воздухом несносные ведь голодом, ступая следом ветреным за шалостью дитя.
И средь толпы не сваленной дымил по свету умаянный главарь смутьянов ласковых, холеных, заводных. И дверь случайно скрипнула, и взгляд томимо выплеснул осколки прежних искорок, забвению молил.
И страх гнетущих талевых затмил летучих странников, заполоняя искренно всю истину в корню. Не зная и не ведая путей бескрайних всадников, толпа, окутав тенями, томит мечту-золу.
Влекут порывы ветра неведомо куда
Влекут порывы ветра неведомо куда. Оставив пристань где-то – зачем не знаю я.
Искав то детство, счастье путями забытья – к теплу, добру столь близко вдруг прикоснулась я.
It’s strange
It’s strange, I can’t escape the sorrow; it’s droll, the tears keep hunting me, Daydreams are falling like a shadow; a storm’s foreshowed by waving sea.
A time I yenned to shout “Unfair!” At once it grew silent, my lips can’t be shut.
And all of those minutes awoke in my senses, I know I was weak and was guilty at times. The minutes and hours are so repugnant while I am devoured by the blues.
I loved and I love at the moment, the dreams sweeping by are as wretched as the truth. They thrust through the silence and sins like an arrow, my secret bites between my bones, And he says with mockery, quietly “Hey, beauty, you’re lying without heat-drops”.
It hurts. And my eyes became blazing of tears and lies that’s not under control. Not mine, do not think so, but those who just wallow in depth of enticing shoal.
Мой исторический полет
Мой исторический полет, мое прощальное вам слово – мои грехи, ушедши в ночь за поворот судьбы лощеной. Воровкой пронеслись года, уже не молода, не стара. Тускнеет день быстрее, чем вчера. Забыты легкомыслия пожары.
Усыпана розами дорога в ад…
Усыпана розами дорога в ад и пытками слез обвеяно счастье. Неистовым смехом обвенчан ад, к смертельным покоям устлано счастье. Упавшая роза – клеймо на груди, гранитная поступь в преддверье затишья. Запутают сети безмолвной толпы. Шальные следы —
в чем искренность счастья?
Колючие стебли обвили слова, пронзая слова за ничтожность. Сомнения духа и мнимость страшна, влекомая дальней дорогой.
Порхают бабочки на солнце
Порхают бабочки на солнце. Вдыхают легкий ветерок. Недавно куколки… и вовсе – прелестный, бархатный полет! Игриво шепчут с лепестками, кружат в прозрачной синеве. Вместив на крылышки все краски, грусть растворяют в пустоте! Полет волшебный и опасный! Парят как ангелы в луне… Стрекочут тайно бестелесно в зеленоватой плотной мгле.
Щекочет души нежный трепет, и глазки бабочки хитрят… Покроют плечи шлейфом пыли, ванильной сладости наряд!
Волна накрылася волной
Волна накрылася волной, следы с песка уносит зной. Коснется легкая струна молвы тиши в глубинах дна. Прильнув, звезда к звезде дыша. Заворожа, бушует мгла. Огонь любви – завет страстей. Поглощены законы дней. Ломает, шепчет плеск луны. Прекрасны дуновенья лжи, дорожкой лунной проходя, молчанье сумрака гоня.
Вершины гор таят покой. Порывы ветров – страсть и зной. Пески – и нежность, и печаль. Волна – душе порок и рай…
Сага стихии… часть 1
Мир, в котором ты создан, весь открыт для тебя. Протяни руку к солнцу и затми всем глаза. Ощути столкновенье, прикоснись к струнам тем, легким бризом движенье золотистым меж стен. Страстью нежный согретый. Обуять лишь себя. Мощью бьет вдохновенье. Жар целует любя.
Лишь мгновенье – затмение, потом тишина. Я хочу без сомненья – лишь тебя не всегда. Мир, в котором ты создан, поглощает тебя. Опусти тело в воду, пусть не гаснет звезда. Зверски руки сомкни ты, ощути мощь и зной. Получи наслажденье и уйди в мир иной.
Был глупец понапрасну, проморгал птицу сна. И полет ей прекрасен, вдохновенна луна. Крылья птицы широки – лишь боится она быть такой же, и многим: «Нет! – сказала она. – Я должна, я готова пролететь меж долин. Я готова к свободе – быть в плену нету сил…» Крыльев взмах – не погубит, разорвет прутья лжи. Ветер по морю бродит, ветер силы даст им!
Сага стихии… часть 2
Я гонюсь за призраком, я лелею мечту. Я купаюсь в обмане, заливая смолу. Я приюта надежды отыскала стремглав, утопая лишь в дюнах, омывая в ногах.
Золотится лагуна в перекрестке миров. Пена волн беспокоит, унося знойный дух. Лодку ocean качает, ожидая любви. Затмевая печали, день субботний ты жди!
Пальмы бьются с ветрами, вид отвесной скалы, остывают сандалии – вид безумной ступни. Сливки волн, отдаляясь, грусть навеет тоску. Он и близок, и дален, он во мне наяву! Сердца стук учащает пульс на правой руке. Ручка пишет детали, утопая в луне.
Крест скатился на плечи, погребен в тишину. Нежно… сердце согреет за алмаз, за корму. Пережить лишь метели, не грустя по ночам. И вино горячее зажигает устья.
Загорелое тело, переплеты корней золотистых и русых – страсть игривых очей.
Сквозь белесы тростинки водянистый огонь, спутал ветер сонливый кольца-кармен со мной. Глазки цвета sea-scape затмевают игру. Леди в красном бикини обнажает скалу. Белоснежны лошадки вдалеке от меня. Приближаясь под струны лишь ко мне, для меня. Охлаждает и стужа, и метели в душе. Боже, счастьем согрей ты и любовью свечу. Затерялась лампада с полонящим огнем. Приласкать и согреть не холодным ключом! Затерялся хрусталик – в нем не гаснет свеча. Поднимите хрусталик, и зажжется
