стало в моей жизни? Каннибализм, к слову, — весьма рациональная практика, экономящая социуму много ресурсов. Но стоит его легализовать хоть на полшишечки, и вы удивитесь последствиям. Поэтому я вздохнул, сказал себе: «Ты об этом пожалеешь», ― и взял толстуху за пухлое запястье.
— Пойдём, Лоля.
— А там есть, чем вмазаться?
— Что-нибудь придумаем.
***
— Обживайтесь, детишки! — Костлявая широким жестом распахнула дверь.
Я чихнул.
— Подзапылилось, — кивнула она. Лет десять тут никого не было. Но коммуникации подключены, а раздербанить руки не дошли. Это наша территория, сюда никто не сунется. А что пыльно — уберётесь, у нищих слуг нет.
— Я всё протру, братец Док! — подпрыгивает радостно Нагма.
— Откуда такая роскошь? — спрашиваю я клановую.
— Вершки не всегда жили в башнях. До Чёрного тумана было наоборот — высотки для рабочих, особняки — для промов. Даже Великие Дома тогда строились пониже и пошире. Город выглядел совсем иначе — в центре торчал в небеса каменным хером Дом Креона, а остальные жили не выше нынешней Средки. Её по крышам тогдашних высоток как раз и положили потом.
— И как давно это было?
— Да хрен его знает. У нас в клане есть несколько древних засранцев, так даже они не застали. Утром заскочу, погляжу, как вы устроились. А теперь извини, мелкий прем, взрослую тётю ждут взрослые дела!
И умотала, зараза.
Здесь даже шикарнее, чем в башне. Весь этаж одна квартира, в которой с непривычки и заблудиться можно. Отделка совсем другая, менее технологичная, более вычурная, с кучей мелких деталей и узоров, в отличие от простых гладких линий дизайна башенных апартаментов. Но главное, что бросается в глаза, — отсутствие неоновой подсветки, от которой в центре спасения нет. В башне неоном даже сральники сияли, а здесь простой жёлтый свет встроенных светильников. Мне нравится, а Шоня не одобряет.
— Как-то тут скучновато. Вроде и богато, но тускло.
— О, прем, прикинь, тут компы! — радуется Кери. — Встроенные, с экранами, а не видеостены! Винтаж! Теперь таких не делают! Я покопаюсь, можно?
— Копайся, — разрешил я. — На какое-то время это всё наше.
Дом на клановой территории — это, с одной стороны, безопасно, с другой — зависимость. Хотя мы формально не подчинены Костлявой, но фактически под её «крышей» во всех смыслах. У неё появился рычаг давления на нашу корпу. Захочет выгнать — выгонит. Кроме того, отсюда до Средки с десяток километров, своего транспорта у нас нет, логистика завязана на клан.
Это придётся учитывать.
Теперь у нас нет роскошного вида на Средку, мы на том же уровне или чуть ниже, скорее всего, ночью окна затянет туман. Простой, не неоновый, потому что подсветки тут нет. Квартал пуст и заброшен, на улицах даже мусор стал пылью и сдут ветром. Но дома стоят как ни в чём не бывало. Стёкла пыльные, но целые, дороги пустые, но гладкие. Здесь не было никаких катастроф, район просто опустел.
— Жалеешь, что Средка опять выше? — спросил я вставшую рядом у окна Шоню. — Ты так мечтала…
— Это была романтическая блажь о первом сексе, — отмахнулась девушка. — Меня такую дерут, а я видом любуюсь.
— Мечта исполнена?
— Теперь я знаю, что, когда секс хорош, то тебе не до видов! — рассмеялась она. — Так что чёрт с ней, со Средкой. Раньше я о ней мечтала, теперь зарабатываю на мечтателях.
— Жизнь всё опошляет, факт.
— Просто надо вовремя обновлять мечты, — сказала Шоня задумчиво.
— И о чём ты мечтаешь теперь?
— О всяких глупостях.
— Глупее, чем трахаться над Средкой?
— В сто раз. Каждая следующая мечта должна быть глупее предыдущей, иначе в чём смысл?
— Не говори, если не хочешь. Мечты — дело интимное.
— Хочу. Ты не будешь смеяться?
— Не очень громко, — пообещал я.
— Тогда ладно. Я мечтаю, чтобы стало как до Чёрного тумана. Никаких верхов и низов, никакой кибераренды, никаких сраных башен. Чтобы люди просто жили, чтобы плодились и заселяли обратно окраины, чтобы зазеленели пустоши, чтобы можно было купаться в море…
— И где в этой картине ты?
— Я? — смеётся Шоня. — Я в этой картине стою на постаменте в центре города, роста во мне как в креоновой башне, вся из золота, в руках флаг, волосы развеваются, на постаменте табличка «От благодарных потомков», а соски под майкой торчат так, что на них дрочат все мальчишки города.
— Эпично, — согласился я. — А на флаге-то что напишем?
— Не знаю, Док. У меня хреново с идеями. Но если можно получить памятник, то согласна даже на посмертный. Глупо, да?
— Ничуть, — я обнял её за плечи и привлёк к себе. — Из тебя выйдет шикарный монумент. Но пусть он будет прижизненным — чтобы ты могла сидеть на крыше со стаканом и любоваться. А на сиськи направим два прожектора, чтобы пацанам было лучше видно.
— Уговорил, — вздыхает Шоня. — У меня же красивая грудь?
— Роскошная, — честно говорю я, догадываясь, что будет дальше.
Угадал — майка полетела в угол, девушка выгнулась, уперев руки в талию и выпятив свое богатство. Я бы вот такой памятник ей и поставил, но, боюсь, юные потомки мозоли на ладошках натрут.
***
— А что такое «Чёрный Туман»? — спрашиваю я, когда мы уже отдышались, но ещё не оделись и просто валяемся на растерзанной кровати.
— Точно не знаю, Док. Я же не интик. Слышала, что это было давно. Сначала с морем какая-то фигня случилась. Вода в нём стала ядовитой, про купание все забыли. Потом ночами стал подниматься туман. Сперва он был совсем низкий, потом выше, выше… А потом оказалось, что дышать им вредно, особенно детям. Тогда город полез строиться вверх, и там, где кончался туман, построили Средку. Она стала для города новой землёй, ниже никто не жил. Но заводы поднять наверх не смогли или не захотели, поэтому те, кто там работал, — а это тогда были почти все, — носили защитные маски.
— Так вот откуда эта традиция…
— Наверное, я не думала над этим. Давно же было. Потом оказалось, что маски не помогают. То есть,
