Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 73
облегчить кашель
Преимущественно благодаря внезапному успеху морфия в США в 1900 году насчитывалось 300 тысяч (из всего населения в 76 миллионов) пристрастившихся к опиатам людей, это четыре человека на тысячу. Грубо говоря, зависимость от опиума в Америке в 1900 году была почти такой же, как столетием позже, в 1990-м. За последние 20 лет, конечно, количество употребляющих опиаты изрядно уменьшилось. Но есть много общего между той эпидемией и сегодняшним днем. И тогда, и сейчас передозировки убивают тысячи людей каждый год. И тогда, и сейчас все знают о темной стороне опиатов, все читают новости о самоубийствах и передозировках, о зависимости и об отчаянии. И тогда, и сейчас никто не знает, что с этим делать.
Главное отличие состоит в том, что в 1900 году лекарства, содержащие опиум и морфин, можно было достать без рецепта. Дозу морфина можно было тогда купить в аптеке на углу.
Но перед лицом эпидемии зависимости все больше врачей, законодателей и общественных активистов отмечали необходимость средств контроля за лекарствами. Полностью запретить все было нельзя. Морфий был слишком ценен для медицины, чтобы окончательно от него избавиться. Но давление все возрастало, требовалось регулирование.
Пока политики спорили о правомерности, ученые искали нечто, что сделало бы юридические нормы бессмысленными. Они хотели найти некую новую форму морфия, которая обладала бы всей его обезболивающей силой и не вызывала бы привыкания. Этот волшебный препарат стал святым Граалем для исследователей лекарств. Химики начали изучать и изменять молекулу морфия, добавляя боковую цепочку здесь, убирая атом или два там, продолжая поиски.
С каждым годом химики все больше совершенствовались в своем деле. Десятилетия на рубеже XIX и XX веков были золотой порой химии, в особенности органической – науки об углеродсодержащих молекулах, таких как белки, сахара и жиры, о молекулах жизни. Эти невероятные химики, казалось, могли создать практически любую вариацию почти любой молекулы в организме. Они изучали, как образуются сахара, как переваривается пища, как работают ферменты (катализаторы биохимических реакций). Они могли придавать молекулам форму, как другие люди придают форму дереву или металлу. Казалось, они могли создать все, что угодно.
Но морфий им сопротивлялся. Так, очередная неудача случилась в Лондоне в 1874 году, когда химик попытался добавить к морфию небольшую боковую цепочку атомов (ацетильную группу). Этот британский исследователь был одним из многих искателей волшебной комбинации, и он думал, что у него может получиться что-то перспективное. Но когда он испытал свое новое химическое вещество на животных, то ничего не добился.
Испытания на животных – несовершенное искусство. Системы обмена веществ у лабораторных крыс, собак, мышей, морских свинок и кроликов отличаются и друг от друга, и от человеческих, так что они могут по-разному реагировать на новые лекарства. Кроме того – и это очень важно, – они не могут рассказать исследователям о своем самочувствии.
Без свидетельств из первых уст ученым пришлось выработать свои способы исследования реакций животных для оценивания эффектов лекарств. Иногда это легко – как, например, пронаблюдать исчезновение инфекции. Иногда тяжело – как, например, пытаться измерить глубину депрессии у крысы.
Испытания на животных все еще остаются одним из лучших способов, имеющихся у исследователей для выяснения, ядовито ли новое лекарство, и для того, чтобы обрисовать его побочные эффекты.
Так вот, лондонский химик в 1870-х годах дал свой новый ацетилированный морфин животным. И ничего не произошло. Он не был ядовитым, если давался в малых количествах, но вроде бы ничего и не делал. Этот эксперимент зашел в тупик, как и большинство предыдущих. Ученый написал небольшую статью о своих результатах в журнал и занялся другими делами.
Так он просидел два десятилетия, в течение которых целые взводы других химиков продолжали работать с морфином и с другими основными алкалоидами – опием, кодеином и тебаином, – разбирая их на части и собирая обратно с новыми атомами, создавая сотни вариаций. А Грааль все не появлялся. Величайшие химики-органики мира, использовавшие самые передовые методы, ничего не добились.
Так было до тех пор, пока XIX век не подошел к концу. На излете 1890-х годов одна из красильных фирм в Германии решила выйти на новый уровень. У компании Bayer уже был штат химиков, в обязанности которых входило превращение каменноугольной смолы (побочного продукта газа, использовавшегося в Эпоху газового света) в ценные химические вещества, такие как синтетические красители. После того как в 1862 году королева Виктория надела платье сиреневого цвета – нового оттенка, созданного в химической лаборатории, – синтетические красители для тканей стали модным трендом. Химики создали из каменноугольной смолы ошеломляющую палитру новых цветов. Все участники рынка красителей хорошо зарабатывали. Но к 1890-м годам в Германии стало слишком много производителей красок. Рынок постепенно переполнялся.
Поэтому Bayer дали своим химикам новую задачу – изучить другую линию химических продуктов, приносящих деньги: лекарства.
Вдохновленные успехом хлоралгидрата, Bayer решили найти лабораторные химикаты, способные лечить большее число болезней. Решение перейти к созданию лекарств было довольно рискованным, но с большим вознаграждением в перспективе. Основной подход был одинаков и в случае красителей, и в случае лекарств: начать с обычного относительно дешевого природного вещества (например, угля для красителей или опиума для лекарств), затем позволить химикам-органикам изменять молекулы в нем, пока те не превратятся в нечто гораздо более ценное. Затем эти вновь созданные химические вещества можно было запатентовать и продавать с огромной наценкой.
Вскоре после того как Bayer перешли к производству лекарств, один из молодых химиков компании, Феликс Хоффманн, дважды напал на золотую жилу. Летом 1897 года он тоже начал присоединять ацетильные группы к молекулам. Когда он сделал это с веществом, выделенным из коры ивы (кору уже долгое время давали в качестве растительного лекарства пациентам с лихорадкой), он создал новое эффективное жаропонижающее и легкое болеутоляющее средство, которое компания назвала Bayer Aspirin («Байер Аспирин»). А когда он соединил ту же ацетильную боковую цепь с морфием, как это сделал лондонский химик десятилетиями ранее, он получил в точности ту же молекулу, которую британцы уже испытали и отбросили. Но компания Bayer не сдавалась, испытывая ацетилированный морфий Хоффмана на большем количестве разных животных и интерпретируя результаты более позитивно. Они даже собрали несколько молодых добровольцев с завода, чтобы испытать препарат на людях. И результаты были потрясающими. Немецкие рабочие сообщили, что после приема нового препарата Хоффмана они чувствовали себя очень хорошо. Нет, лучше, чем хорошо, отлично. Они чувствовали себя счастливыми, решительными, уверенными. Чувствовали себя героями.
Этого
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 73
