доктор Эйриксен покидает СССР… – свояки одновременно улетали в Лондон:
– Моцарта мы сможем задержать, – холодно подумал Саша, – то есть Надежда Наумовна сможет, здесь препятствий никаких нет. Но нам нужен результат, без него с Моцартом говорить не о чем… – результат зависел от встреч Куколки с доктором Эйриксеном. Узнав о случившемся, Саша был недоволен отсутствием фотографий:
– Я вам ясно сказал… – он расхаживал по гостиной коттеджа, – вы должны были привести его либо в вашу комнату, либо пойти к нему. Зачем вы устроили рандеву… – Саша поморщился, – чуть ли не на помойке… – по словам девушки, на улицу ее потащил сам ученый:
– Я не могла настаивать на квартире… – тонкая рука комкала ворот шелкового халата, – это бы вызвало его подозрения… – Надя не хотела вспоминать ту ночь:
– Ночи никакой не было, – поправила она себя, – он ушел, не попрощавшись, ничего мне не сказав… – девушка понимала, почему доктор Эйриксен поступил именно так:
– Он женатый человек, он изменил жене. Ему было стыдно своего поведения… – Надя не успела объясниться с ученым:
– Теперь мне никак не остаться с ним наедине, – поняла девушка, – когда я вернусь, то есть меня привезут в Академгородок, он будет меня избегать. Но ничего не произойдет, – успокоила себя она, – таблетки не подведут. Если бы все было в другом месте, в другое время, если бы мы были другими… – на глаза навернулись слезы, – у нас могло бы все получиться…
Товарищ Матвеев не оставлял ее в покое, монотонно рассказывая, как она должна вести себя при будущих свиданиях с физиком. Надя избегала смотреть в ледяные глаза, на холеное лицо комитетчика:
– По крайней мере, он не требует, как обычно… – девушку затошнило, – он не хочет даже малейшего риска. Хотя он очень осторожен, а доктор Эйриксен совсем не был… – внутри Нади поселилась тоскливая боль:
– Теперь так будет всегда, – подумала девушка, – они собираются подкладывать меня под нужных людей, пока я не состарюсь и не выйду в тираж. Они знают, что я не откажусь, не поставлю под угрозу Аню и Павла. Надо защитить Аню, я не хочу для нее такой судьбы… – Надя, впрочем, предполагала, что сестра никогда не согласится на такое:
– У нее другой характер, – вздохнула девушка, – она сильный человек. Она скорее отправится на зону, чем покорится Комитету. Мама тоже была сильной, мне надо брать с нее пример… – Наде не хотелось возвращаться в Академгородок:
– Ясно, что с ним больше ничего не случится. Ладно, надо играть, надо сделать вид, что я пыталась с ним увидеться, но он отказал… – товарищ Матвеев облизал испачканную желтком ложку:
– У будущего Нобелевского лауреата замашки крестьянина, – хмыкнул комитетчик, – он остался деревенским парнем, обжимается по углам… – Саша придвинул к себе тарелку с жареными сосисками:
– Ладно, Надежда Наумовна… – он взглянул на девушку, – для первого раза сойдет и стройка, но в следующий раз вы раздвинете для него ноги в более уютном месте… – Саша разрезал на части сосиску:
– Поешьте, – он наколол на вилку кусочек, – отличное мясо, при здешних дачах есть свое хозяйство… – жаря сосиски, Надя боролась с головокружением:
– Это от усталости, – говорила себе девушка, – я почти не сплю, только ворочаюсь… – румяная корочка оказалась перед ее глазами, запахло жирным мясом. Надя едва успела выскочить из-за стола. Рванув дверь туалета на первом этаже, она согнулась над унитазом:
– Это от усталости… – черный кофе хлынул в горло, – ничего не могло случиться, я принимаю таблетки… – уверенная рука погладила ее по спине. Надя подняла испачканное рвотой лицо. Товарищ Матвеев победно улыбался:
– Я звоню врачу, товарищ Левина, – поддерживая ее под локоть, он довел девушку до раковины, – надеюсь, нас ждут хорошие новости.
Размноженное в десятке копий будущее письмо Куколки Саша принес на совещание в неприметной папке. Несмотря на неудачу с поисками 880, старший коллега, товарищ Лаврецкий, как он себя называл, остался в Новосибирске руководить заключительным этапом операции:
– Но с Моцартом будете работать вы, – сказал он Саше, – вы почти ровесники, вам и карты в руки. Судя по удачной вербовке Дракона, вы хорошо управляетесь с молодежью… – Саша редко вспоминал о своем возрасте:
– Мне всего девятнадцать, а я старший лейтенант, – понял он, – я отлично начал карьеру. Теперь важно продолжить в том же духе… – он подумал о предстоящей в Москве операции с Невестой:
– Но о 880 она ничего знать не будет… – Саша перечитывал ровные строки письма, – если он выжил, он не сумасшедший, он не подастся в Москву. Он свободно говорит по-русски, пусть и с акцентом. Это ему поможет на пути к границе, но в столицу он не отправится… – Саша было предложил позвать на совещание генерала Журавлева. Товарищ Лаврецкий поднял бровь:
– Нет никакой нужды. Михаил Иванович давно покинул службу госбезопасности, он трудится в Министерстве Среднего Машиностроения. Наши внутренние дела… – офицер положил ладонь на папку, – его не касаются… – Журавлев оставался в Академгородке, занимаясь физиками и отвлекая внимание доктора Эйриксена:
– 880, будучи в первый раз в СССР, бежал именно из Москвы, – вспомнил Саша, – кто-то ему помогал. Знать бы еще, кто. Этот человек, если он жив, наверняка, законсервирован, но ведь он может всплыть на поверхность, то есть 880 его найдет… – услышав размышления Саши, Лаврецкий согласился:
– В этом есть своя логика. Но, говоря откровенно, товарищ Матвеев, мы вряд ли сейчас отыщем предателя… – он вздохнул, – думайте о предстоящей работе с Моцартом…
Саша привез коллегам на совещание непочатую банку малинового варенья:
– Куколка под надзором врача, – успокоил себя юноша, – доктор проследит, чтобы она питалась как следует, а не одним кофе с сигаретами… – по словам медиков, пока определить что-то точно не представлялось возможным:
– У нее задержка на три дня… – Саша отхлебнул кофе, – даже если это все от нервов, и никакого ребенка нет, то мы найдем подходящего младенца. Куколка разыграет счастливую мать, Моцарт будет доволен… – как заметил Лаврецкий, в СССР, к сожалению, пока хватало брошенных в детей:
– Это на крайний случай, – напомнил себе Саша, – учитывая характер Куколки, она может заупрямиться. В таком случае пусть упрямится на Колыме, куда она поедет за казенный счет… – у них под рукой оставалась Куколка старшая:
– Их невозможно различить, – ухмыльнулся юноша, – а правильному поведению в постели я ее обучу. Но это тоже запасной вариант. Надежда Наумовна не дура, она не рискнет нашим недовольством… – о дальнейших встречах девушки с доктором Эйриксеном речь не шла:
– Если она действительно беременна, то своей цели мы добились, – довольно хмыкнул юноша, – Моцарт у нас на крючке и никуда не денется. Даже если что-то случится, если мы решим не использовать приемного ребенка, у нас всегда остаются снимки Моцарта с Куколкой. Вряд ли он обрадуется появлению таких материалов в западных газетах… – товарищ Котов, автор операции, правда, выступал против шантажа:
– Но именно так завербовали отца Моцарта… – Саша внимательно прочел послевоенные материалы, – он согласился с нами работать, потому что мы угрожали убить его сына… – для Моцарта подготовили легенду о том, что его отец сам выбрал сотрудничество с советской разведкой:
– Он был благодарен СССР за спасение евреев, он считал своим долгом помочь нашей стране… – Саша гордился тем, что его собственного отца никто не вербовал:
– Папа потерял моего дедушку ребенком… – товарищ Котов объяснил, что Сашиного деда убили на первой войне, – он вырос в детском доме. Советская страна выпестовала его, он плоть от плоти нашей родины… – Саша даже приосанился:
– Я не сомнительного происхождения, не отродье расстрелянных бандитов, как Куколки. Яблочко от яблоньки недалеко падает. У Надежды Наумовны по глазам заметно, что она ненавидит СССР. Я настоящий советский
