чистенькой, светлой. Этот свет манил Стужина и притягивал. Агата умела так на него смотреть, что он и сам себе начинал казаться лучше. Взять хотя бы её замечание о том, что из него получится хороший отец… Агата видела в нём лучшее. Он же знал, что это неправда. Знал, но один чёрт не хотел развеивать её веру. Но парадоксальным образом противореча сам себе, зачем-то рассказал ей о своём весьма специфическом детстве, которое, ясен пень, отличалось от детства Агаты как день от ночи. Впрочем, как и весь их жизненный опыт в целом.
Ничего не имея, он стремился к тому, чтобы обрести. Всё равно, что: опыт, деньги, уважение, смыслы, влияние… Она же, изначально ни в чём не знающая отказа, пришла к желанию отдавать. Делясь с ближним в том числе и собой, своей любовью, чистым сердцем. Это чувствовалось и манило. Кому не хочется, чтобы его любили, правда? Илья же… дело в том, что он не был уверен, что способен на это чувство. Любить кого-то больше, чем себя, ставить чьи-то интересы выше своих собственных и так далее, и так далее.
Нет-нет, они друг другу совершенно не подходили. Он не мог стоять на своём, зная, что Агата достойна лучшего. Тем более аккурат вчера вечером Стужин решил уезжать. В произошедшем ему виделся знак. Чёткий сигнал — давай, парень, вали, пока не поздно. А Ксюша… Со временем привыкнет. В конце концов, на западе для таких детей гораздо больше возможностей. Их адаптацией всерьёз занимаются на уровне государства, и всё общество способствует интеграции особенных детей в нормальную жизнь.
Так какого же хрена он ляпнул это глупое «А поехали со мной»?
— Вставай, лежебока! Пора завтракать.
— Уйди, мужчина. Я тебя не знаю, — пробурчала Агата, накрываясь с головой одеялом.
— Завтрак начался!
— Ну и что? Нормального кофе там всё равно нет. А без него я не проснусь.
— Ладно. Будет тебе кофе, — хмыкнул Стужин, натянул небрежно брошенные на стуле вещи и выскользнул за дверь. Поскольку кофе в гостиничной столовке день ото дня и впрямь не становился лучше, он решил метнуться к кофейне, что заприметил неподалеку. Взял два больших стакана и какую-то местную выпечку. Набрал полные руки, еле дотащил. С большим трудом открыл дверь.
— Смотри, что я принёс…
— Ты женат?
За окном уже был день-деньской, но поскольку они не потрудились распахнуть шторки, в комнате царил полумрак. Илья не мог разглядеть лица Агаты. Только напряжённую позу. Она сидела по-турецки, обхватив пальцами щиколотки, и, кажется, смотрела прямо на него.
Стужин сгрузил стаканы и снедь на тумбочку.
— С чего ты это взяла? — поинтересовался, сложив на груди руки. Агата отвернулась. Нащупала брошенный им телефон и протянула руку.
— Вот. Тебе прислали фото. Я нечаянно увидела и… Как ты мог?
— Что мог?
— Это же твоя дочь? Ты не будешь этого отрицать?
Стужин таки забрал трубку из её побелевших пальцев. Небрежно взглянул на фотографию из тех, что ему время от времени присылала Ксюшина нянька.
— Нет.
— Нет — не будешь? — голос Агаты зазвенел. — Ну конечно. Тем более, я бы всё равно не поверила. Малышка так на тебя похожа… — она расплела ноги и опустила на пол, явно желая смыться.
— И далеко ты собралась?
— Пойду к себе.
— Не хочешь спросить о деталях?
— Нет! Всё и так понятно. Одно не укладывается у меня в голове — как ты мог?!
— Как я мог стать отцом? Элементарно, Агата. Уж не тебе это спрашивать после вчерашней ночи.
Своим необоснованным наездом Агата заставила его перейти в оборону. И эта необходимость на пустом месте защищаться пробуждала в нём самое худшее. Он ведь, и обороняясь, мог прицельно бить в ответ. Вон как она вздрогнула, когда его оружие достигло цели.
— Ты же успел? В тот последний раз без… — замялась.
— Без презерватива? Да. Я успел. Не волнуйся, мне вполне хватает одного ребёнка.
Казалось, это невозможно, но глаза Агаты стали ещё больше. Они влажно сверкнули, однако обошлось без слёз — ей удалось взять эмоции под контроль.
— Ну, я пойду.
— Чёрта с два! — рыкнул Стужин, сжал пальцы вокруг её запястья.
— Ты что себе позволяешь?
— А ты — что? Залезла в мой телефон, не пойми в чём меня обвиняешь!
— Ты врал мне! — крикнула Агата. — И никуда я не лезла. Фото просто всплыло… Я ведь даже твоего пароля не знаю.
— В чём?
— Что?
— В чём я тебе врал?
— Во всём! Ты за кого меня принимаешь? Думаешь, я каждый день кувыркаюсь с женатыми?!
— С чего ты взяла, что я, мать его, женат?!
Не так он планировал провести эти последние часы. Ох, не так. Но теперь уж что?
— Значит… — Агата смущённо отвела взгляд, — значит, ты в разводе? Это правда?
— Нет.
— Нет?! — она снова вскинула голову, заглянув ему в глаза.
— Я никогда не был женат. Ксюша… Мою дочь зовут Ксюша, родилась, когда мы с её матерью были уже не вместе.
— Ох… Прости. Но сам посуди, что я могла подумать?
— Не знаю, но не самое же худшее! Как будто я какой-то подонок, вроде тех мудаков, что к тебе цеплялись.
— Прости, — ещё раз повинилась Агата. — Прости, правда, мне очень жаль. Я не хотела задеть тебя. Сколько ей? — решила, что будет лучше просто сменить тему.
— Три, — нехотя пошел на примирение Илья. Взял с тумбочки стакан, отдал Агате. — Здесь кофе. Вроде ещё не совсем остыл.
— Спасибо. Значит, три… Хороший возраст. Они такие потешные в это время.
Может быть. Но не его Ксюша. Впрочем, вдаваться в подробности Илья не собирался и теперь. Зачем кому-то знать, что у него больной ребёнок? Точнее, чёрт его дери, особенный. Он отвернулся, взял свой стакан. И застыл у окна, глядя в прореху между портьер.
— Илюш, ну прости меня. Я дура. Думала…
— Что?
— Ну, что ты меня обманул, — Агата подошла к нему со спины, «боднула» плечо лбом. — Так неприятно стало.
— Ладно. Проехали. Я всё понимаю, — вздохнул Стужин, заставляя эмоции присмиреть. Вообще он был отходчивым. Да и повода обижаться не было. Ситуация вышла двусмысленной, да. И взбеленился он лишь от того,
