в Турцию. Можно и к Европе присмотреться, и к Америке. Сейчас всё это сложней, но нет ничего невозможного для человека с мозгами.
— Я не могу, — с сожалением повторила Агата. Отодвинулась. Села, подтянула к груди колени и обхватила руками, вдруг без всякой причины озябнув.
— Но почему?
— Потому что я нужна тем, кто уехать не может.
— Послушай, мне это знакомо! Как никому знакомо. И знаешь, как я считаю? Нужно в первую очередь думать о себе. О близких. Всё… Дальше твоя ответственность не распространяется.
— Не могу, — повторила Агата, чуть не плача. — Не надо, Илюш… Закрыли тему.
— И даже не объяснишь?
— Объясню, если это так для тебя важно. У меня есть фонд. Я чувствую за него ответственность. И не могу всё бросить. Хотя иногда очень, очень хочется.
— Уверен, тебе найдут замену! — в отчаянии выпалил Стужин и как будто сам удивился своей горячности.
— Нет. К счастью, или к сожалению — не найдут. Я не оспариваю твоё право на отъезд. Не оспаривай, пожалуйста, моё право на то, чтобы остаться. У меня нет сил ещё и с тобой спорить.
— Прости. Прости, иди ко мне… Просто так не хочется, чтобы всё закончилось.
Агата юркнула в объятья Стужина. Улыбнулась:
— Осторожнее, сердцеед. Не то я ещё подумаю, что ты не такой уж бабник, каким хочешь казаться.
— Боюсь, такого позора моему реноме не пережить.
Она оценила его попытку поддержать шутливый тон беседы. Хотя и её, и его голоса немного дрожали, выдавая чувства, о которых она ещё совсем недавно и мечтать не могла. Илья в самом деле предлагал отношения! Не было никакой необходимости с ним расставаться и ставить точку. Вот только одно но… Он решил уехать. Если не навсегда, то — к бабке не ходи — надолго.
— Ты точно не можешь остаться? — голос Агаты прозвучал как-то совсем уж жалко.
— После того, что по новостям увидел весь цивилизованный мир — нет.
— Понятно.
— Агата…
— Нет, я правда всё понимаю. Просто не могу поехать с тобой. Вот и всё. Давай больше не будем об этом. В конце концов, мы совсем друг друга не знаем. Представь, если бы я тебе надоела через неделю?
— Я пытался, — хохотнул Стужин.
— Ну?
— И не смог, — прошептал он, заправляя Агате за ухо упавшую на лицо прядь.
— Ты будешь хорошим папой.
Почему, зачем она это сказала?! Кто бы ответил. Илья на секунду затих.
— Не уверен. А ты почему так думаешь?
— Ты хороший. Надёжный. Нежный.
— Я?!
— Угу. Вот так волосы мне откинул, а я представила, как ты косички плетёшь. Маленькой, похожей на тебя девчушке.
— Я не умею плести кос.
Холодок в голосе Стужина лишний раз подтвердил, что она сморозила чистую глупость. Агата стушевалась, стала кусать губы. Будто в отместку, что с них сорвались те глупые слова.
— Ничего, научишься, если возникнет необходимость. Значит, младшей сестрёнки у тебя нет?
— Нет.
— А братьев?
— Я единственный ребёнок в семье.
— Понятно. — Агата, смущённая резкой сменой тона беседы, не знала, что ей ещё добавить. — Я тоже. Отец встретил маму уже в весьма солидном для жениха возрасте. Может, если бы раньше, кто-то бы и появился. А так я росла одна-одинёшенька. Звучит не очень радостно, зато меня страшно баловали. А тебя?
Илья встал. Повернувшись к ней спиной, потянулся к часам, которые лежали на тумбочке:
— Меня не баловали. В девяностые мы с матерью едва сводили концы с концами.
— А потом?
— А потом я подрос и стал таскать металл в пункт приёма. Инфраструктура дыры, в которой я жил, от этого лучше, как ты понимаешь, не стала, но какие-никакие деньжата у меня появились.
— Мне очень жаль. — Агата встала и ласково коснулась плеча Ильи.
— Знаешь, что самое смешное? Мать всю жизнь за сущие гроши вкалывала на вредном производстве, заработала там онкологию, ушла на пенсию, а там ведь — слёзы, ты, может, в курсе. Лечение я ей оплачивал за бугром, в родной стране она бы пять раз умерла, прежде чем дождалась бы своей очереди. И умерла бы в муках, потому что о паллиативной помощи у нас в глубинке как будто вообще не в курсе. Так вот, как думаешь, у неё есть хотя бы один вопрос к нашей власти?
— Нет.
— Нет. Как нет этому и объяснения.
— Ты ведь поэтому и хочешь уехать, — шепнула Агата, уткнувшись носом куда-то ему между лопаток.
— Да. И поэтому тоже. — Илья чуть повернул голову, застыв к ней в полупрофиль, — Может быть, ты всё-таки…
— Нет. Я бы очень хотела, Илюш. Но не могу.
ГЛАВА 11
Илья не знал, зачем ей это всё предложил. Просто из глубин подсознания наружу вырвалось желание, которое он ещё даже для самого себя не смог внятно сформулировать.
— Слушай… А поехали со мной, — выпалил Стужин, и перед глазами, как в калейдоскопе, замелькали картинки из жизни, что у них могла быть. Вот они, как здесь, за руку прогуливаются вдоль Дубай Марины, вот гоняют на скутерах в Тае, вот сёрфят в холодном океане у берегов Фриско, вот сидят в крохотном итальянском ресторанчике, затерявшемся в узких улочках рыбацкой деревушки к юго-востоку от Генуи… Десятки самых разных локаций, сотни сцен из их несостоявшейся жизни, тысячи разговоров. Мечты, в которые она встраивалась, как родная. Вот ведь в чём соль!
Что Илью в ней так подкупило? Внешность? Вряд ли. Вокруг было много красивых баб. И ни одной из них он ничего подобного никогда не предлагал. В Агате его привлекло, скорее, исходящее от неё тепло. Женственность, которую, казалось, сейчас и не встретишь. Искренность, готовность посмеяться — в том числе и над собой. Редкая душевность. Готовность выслушать. Подкупало даже то, что она работала в грёбаном благотворительном фонде! Он до этого встречал баб, которые переводили на благотворительность пару тысяч, потому что так было модно, а потом трепались об этом на все лады. Но вот чтобы кто-то пошёл, скажем, в дом престарелых волонтёрить… Нет, такое невозможно было представить.
Агата была настолько хорошей, насколько он хотел бы стать, когда вырастет, — наконец понял Стужин. В духовном смысле. Она была цельной. До скрипа
