оказалась невинной, вовсе не снимает с неё вины!
В то же время я должен быть честным перед Валерой. Он оказался прав и, по большому счёту, уделал меня. Если я предъявлю ему эту улику, то, возможно, получится свести к ничьей и сохранить лицо.
Сейчас или никогда. Другого такого случая наказать Казакову мне может не представиться. Я обещал ей, что уничтожу. А я своё слово всегда держу!
- Ты приводи себя в порядок, а я пойду к ребятам, – говорю торопливо и открываю дверь.
- Хорошо, я быстро, – смущённо улыбается.
Бросаю на неё взгляд, и вновь внутри поднимается волна протеста и тошнота от задуманного, но я давлю её. Это всё эмоции. А месть – блюдо, которое подаётся холодным. Я всё решил и просчитал. Всё, кроме одного… И именно это не даёт теперь покоя. Будь она продажной девкой, я бы, возможно, не задумывался…
Подхожу вплотную к Ковалёву. Музыка играет не слишком громко, но я всё равно наклоняюсь почти к самому уху.
- Ну чё, Валерка, ничья? – негромко выдаю и раскрываю ладонь, демонстрируя неоспоримое доказательство того, что полчаса назад правда была на его стороне, а теперь – на моей. В сумме получается та самая ничья.
Друг даже не сразу понимает, о чём речь, ошарашенно пялится на мою руку. А потом вскакивает и выплёвывает мне в лицо:
- Ну ты и подонок! От кого угодно ожидал такое, но не от тебя!
Его выпад привлекает внимание присутствующих.
- Ничья, – говорю я достаточно громко тоном победителя.
Прилагаю усилия, чтобы внешне казаться невозмутимым в надежде скрыть бойню добра и зла, которая творится у меня в груди. Заранее знаю, что победителей в ней не будет. Я проиграл по всем фронтам… И мне теперь с этим как-то жить…
Те, кто в курсе спора, переглядываются, тихо комментируют, поясняют остальным.
Процесс запущен. Обратной дороги нет, мне придётся довести начатое до конца.
- Идём, я провожу тебя, – предлагаю, как только Таня заходит в комнату.
Лена вскакивает – вероятно, хочет сообщить подруге о моём возмутительном поступке. Но я качаю головой, и Сава удерживает её на месте. Я сам ей всё расскажу, когда придёт время. Если, конечно, ей не разболтает кто-то другой до этого.
Публичное унижение – жестокая вещь, я прочувствовал это на себе. Пусть и она теперь “насладится” этим “удовольствием”, пусть прочувствует то, что чувствовал я.
Таня недоумевает, почему я увожу её с вечеринки, если веселье ещё в самом разгаре, и почему не остаюсь с ней в её комнате. Мы долго целуемся прежде, чем расстаться. Мне очень хочется повторить то, что произошло в санузле, но я не нахожу в себе для этого моральных сил. Организм с его реакциями и потребностями существует сейчас отдельно от мозга и души.
Кажется, начинается раздвоение личности. Я схожу с ума, ем себя поедом за то, что творю. Но отчётливо понимаю, что исправить уже ничего нельзя, а потому, как маньяк, упорно доигрываю партию до конца. Возможно, когда мы будем квиты и я смогу насладиться своим триумфом, меня отпустит.
Назад к нашим не возвращаюсь. На душе так гадко, что хоть волком вой. Ещё и Ковалёв подлил масла в огонь… Да, я – подонок, точнее не скажешь. Но я должен отомстить. Зло должно быть наказано. Казакова получит хороший урок на будущее и сто раз подумает в следующий раз, стоит ли рот открывать…
Но если всё правильно, почему же мне так плохо?
Долго не могу уснуть, кручусь, вспоминая в мелочах сегодняшний вечер. Когда возвращается Ковалёв, отворачиваюсь к стенке и делаю вид, что сплю. Не готов сейчас выслушивать от него нравоучения и упрёки.
Забываюсь спустя долгое время. Снится чудесный сон. В нём мы с Таней вместе. Так ярко, красочно и чувственно, что, проснувшись, никак не могу поверить, что всё это было не наяву.
Утром ждём объявления результатов. Вчерашняя эйфория слегка поутихла, в воздухе витает волнение. Все напряжены. А я даже думать не могу об итогах олимпиады – мне они кажутся несущественной ерундой. Как мне пережить то, что я вчера натворил? Хотел наказать Таню, а наказал в первую очередь себя.
Когда наконец называют победителя, мне приходится подняться на сцену за наградой. Я должен быть рад, должен гордиться победой, к которой приложил немало усилий, но почему-то мне всё равно.
В автобусе забиваюсь в угол. Парни обступают нас с Савой, галдят, морозят всякую чушь. Прислоняюсь щекой к холодному стеклу и прикрываю глаза. Возможно, даже успеваю подремать.
Ненавижу её! Но ещё больше ненавижу себя…
Хочется поскорее оказаться дома, в своей комнате. Чтобы не было фонового шума, плоских шуточек Ковалёва и грязных намёков Шевчука.
Как только появляется возможность улизнуть, прощаюсь с парнями и направляюсь к парковке, где оставил машину на время поездки на олимпиаду.
- Марк, а… ты подвезёшь меня домой?
Выдыхаю. Казакова… Вот неугомонная. Неужели ей ещё никто не рассказал о споре? Но тем лучше. Надо с этим цирком завязывать.
- А должен? – делаю вид, что удивляюсь.
Плохо помню, что обещал ей, когда затащил в санузел. Мозги почти не варили, в штанах горело, вот и шептал ей всякую чушь, которую обычно так жаждут услышать девчонки.
- Ты сказал, что мы будем встречаться, что мы теперь вместе…
Ну да, вполне возможно, что так и было. Тем лучше для меня и хуже для неё, что повелась.
- Нет, Танюша, ты что-то неправильно поняла. Я не собирался и не собираюсь с тобой встречаться.
Выдаю довольно резко, откровенно насмехаясь над ней. Падать будет больно.
- Но… как же так? А зачем тогда…?
Растеряна, удивлена, напугана. Хочется сгрести её в охапку и вымаливать прощение. Чувствую себя последним уродом. Но разум настаивает, что надо доиграть свою роль до конца.
- Тебя мама не учила, что мальчики готовы любой лапши на уши навешать девочкам, чтобы залезть к ним под юбку? – стараюсь звучать как можно более цинично.
- Но ты говорил… И мне казалось, что я тебе нравлюсь.
Ясен пень, нравишься. Вернее, нравилась, пока рот на замке держала. Решаю наконец поставить жирную точку.
- Что ты как маленькая? Не стоит путать чувства с влечением. Я своё получил, ты мне больше не интересна. Это был всего лишь спор.
На лице – крайняя степень удивления.
- Спор? Какой спор?
- Самый обычный. Не
