который сейчас час.
Время в разных мирах течет по-разному. Это можно считать фактом. В этот раз, кстати, оно могло бы сыграть и за меня. А то чувствую, пока я тут буду выяснять да осматриваться… Местный уровень коммуникаций быстрому обмену данными явно не способствует – куда там даже самым быстрым голубям до оптоволоконных кабелей желтого мира или чем там у них компьютеры между собой соединяются.
Зато с ногой вот удачно вышло, ничего не скажешь. В других мирах мне помогали обитатели, теперь здешняя физика в помощники попала – зря я, выходит, разуверился в везухе своей.
Ну что ж, пойдем куда она укажет, и посмотрим, к чему она меня приведет
– Отсюда до источника шагов пятьдесят, – сказал констебль, снимая с седла бурдюк. Он потряс бурдюком, заплескались остатки жидкости. Развязал бурдюк, зачем-то понюхал, поморщился и решительно выплеснул содержимое на землю.
– Я развяжу вам руки, мастер Григорий. Меч ваш…
– Это сабля.
– Хорошо. Сабля ваша останется пока у меня. Прошу меня за это простить. Хоть вы и показали склонность к обретению веры, но… – констебль сделал неопределённый жест и почесал себе лоб.
– Да, – сказал я. – Конечно.
V
Зеленая косуля вышла к солонцу. Она тревожно втянула воздух сквозь трепетные ноздри и, не учуяв опасности, шагнула на поляну. Констебль Хёрст медленно переступил, широко расставляя ноги в линию с направлением выстрела, наложил стрелу, оттянул тетиву к подбородку, прикинул взглядом расстояние до цели и, задержав дыхание, пустил стрелу. Я услышал короткий свист, и почувствовал плотный звук, с которым стрела вошла в тело животного.
– Нам повезло, – удовлетворённо сказал констебль. – Разделайте добычу и несите её к лагерю. А я соберу хворосту.
– Простите, констебль, – сказал я, чувствуя, как краска стыда заливает моё лицо. – Но я не умею разделывать косулю.
– Да что ж вы за атеист-то такой? – сказал Херст. – А хворост собирать хотя бы вы умеете?
– Да, – сказал я. – Это я могу.
VI
Булькал в котелке бульон, от него тянул вкусный запах мясного, мешаясь с дымом костра.
– Готово, – сказал констебль, снимая котелок с огня. – Мастер Григорий, давайте поедим. Времени у нас мало, так что лучше вооружиться ложкой прямо сейчас.
Тотчас в его правой руке появилась деревянная ложка. Констебль отчего-то недовольно посмотрел на неё, но ничего не сказав, запустил ложку в котелок.
Я закрыл глаза, набрал воздуху, отставил в сторону правую руку, сжатую в неплотный кулак, и представил, как в руке моей возникает простая алюминиевая ложка. Прошла секунда, другая, и вдруг я почувствовал, что кулак мой больше не пуст.
Я открыл глаза и увидел в своей правой руке алюминиевую ложку. Несколько мгновений я смотрел на неё, и вдруг почувствовал, что мне не хватает воздуха.
И я судорожно вдохнул-выдохнул, осторожно запустил ложку в котелок с ядовито-зелёной похлебкой, поднёс её ко рту, подул, и аккуратно влил в себя немного бульона. Прикусил зубами ложку.
Твёрдая. Вполне себе алюминиевая.
Так, что он там сказал?
– Констебль, – сказал я. – Я не понимаю… Почему у нас мало времени? Разве мы не ночуем здесь?
– Нет. Через пару часов мы должны быть в Холмах.
– А почему такая спешка?
– Мастер Григорий, вы меня удивляете, ей-богу. У нас же мясо.
– Ах да, – сказал я. – Мясо.
Ни хрена не понимаю.
VII
– А вот и Холмы, – сказал мастер Хёрст, и, словно отвечая ему, залаяли и тут же смолкли собаки. Пара минут – и вот уже вокруг нас замелькали плохо различимые в зелёных сумерках собачьи тени. Симпатичные остроухие псы, молчаливые, похожие на лаек.
Хутор. Или как это у них называется. Ранчо, поместье, в общем, несколько домов с хозяйственными постройками, огражденные частоколом. Мы подошли к воротам, ведя груженных мясом коней под уздцы, и молчаливые собачьи тени всё так же скользили вокруг.
У ворот у нас уже ждал человек с факелом в руке.
– Кого это бог принёс? – при звуках этого голоса воображение сразу нарисовало человека большого и спокойного.
– Здравствуйте, мастер Бэнкс!
– А-а, констебль! Здравствуйте! Опять браконьеры?
Голос не обманул. В зеленом свете факела было видно улыбающееся лицо мастера Бэнкса. Боже, какой он здоровый, думал я, глядя, как человек-скала принимает поводья.
– Нет, Гордон, – сказал, чуть помедлив, констебль Хёрст. Так медлят перед тем как сообщить близким неприятную новость. – Убийство.
Гордон?! Гордон Бэнкс?!
– А кого…?
– Роджера Ханта.
– Не слышал о таком, – неуверенно сказал здоровяк.
– Немудрено, – улыбнулся нерадостно констебль, – это в Далёкой Радости.
– В Далёкой Радости? Ну дела, – удивлённо прищурил глаза мастер Бэнкс. И тут же спохватился: – Пойдемте в дом, констебль. А это ваш помощник?
– Нет, – ответил констебль, – мастер Григорий есть подследственный. И знаете, что, Гордон, давайте сначала снесём в ледник мясо.
– Что за мясо?
– Косуля, которую я был вынужден подстрелить в связи с чрезвычайными обстоятельствами, – сухо сказал констебль. Вид у него был такой, словно он делал некое официальное заявление. – Гордон Бэнкс, вы окажете услугу Службе Королевских Констеблей, если в обмен на мясо дадите мне провианта на двух человек на четыре дня пути.
А может, это и в самом деле – официальное заявление?
– Четыре дня пути? – спросил я. Чёрт побери, я уже на первый день выспрошу у моих попутчиков все, что они захотят рассказать мне. И потеряю следующие три дня на дорогу до ближайшей цивилизации (я очень надеялся, что Далекая Радость – это именно цивилизация).
Никита. Сын. Где ты?
Констебль коротко посмотрел на меня и сказал:
– Да.
– А быстрее нельзя?
– Нет, – сухо ответил констебль.
– А зачем вам быстрее? – спросил Бэнкс и неожиданно подмигнул. – Быстрее только губернатор.
Издевается, громила.
VIII
Я проснулся оттого, что кто-то осторожно потрогал меня за плечо.
– Доброе утро, мастер! просыпайтесь!
Девичий голос. Или молодой женщины. В голосе сквозит неприкрытое любопытство.
Я открыл глаза.
Девушка. На вид лет семнадцати. Лицо живое, выразительное, из тех, что не назовешь красивым, но определённо внушающее безотчётную симпатию. Во всяком случае таким типам, как я.
– Мастер Хёрст просил вам передать, что время не терпит. Вам пора завтракать и отправляться в путь.
– Спасибо… – сказал я. – А как вас зовут, милая девушка?
Иногда прорезается во мне претензия на галантность, что приводит к таким вот обращениям.
Девушка улыбнулась:
– Джоанна.
– Доброе утро, Джоанна. Прошу прощения, но… мне надо одеться.
– Пожалуйста.
И стоит, не сдвинувшись с места ни на йоту.
Что за нравы у них?
– Простите, но… милая Джоанна, не могли ли бы вы выйти?
Джоанну моё
