Самолётик неожиданно резво пошёл вверх и обернулся белым голубем. Захлопал крыльями и стремительно полетел, набирая высоту, прочь.
– Будем ждать ответа, – сказал бородач, и внимательно на меня посмотрел.
И я обнаружил, что сижу с открытым ртом.
– Небольшой крюк нам с вами дать придётся, – сказал бородач. – К подножию Спящей лошади. Там источник.
– Чудодейственный?
– Само собой. Пить, кушать что-то надо, а там солонцы есть поблизости. До Далёкой Радости четыре дня пути. Еды на двоих у меня нет. А на солонцах, если повезёт, добудем дичи. Но сначала…
И он, заложив два пальца в рот, пронзительно свистнул. Всю жизнь мечтал так научиться. Ещё с прокаленного солнцем двора моего детства.
Послышалось ржание, и из глубины дубравы легкой рысцой выбежал темно-зелёный, почти чёрный скакун и остановился подле бородача, переминаясь с ноги на ногу.
– Молодец, Буц, молодец, – бородач похлопал коня по шее и достал из седельной сумы что-то вроде кожаной папки и снова сел за свой загадочный стол. Вынул из папки лист бумаги – у него что, повсюду бумага растыркана? – удивился я вяло, аккуратно открыл чернильницу, взял в правую руку перо, обмакнул его и посмотрел на меня.
– Поскольку общение наше в официальную плоскость перетекает, считаю своим долгом представиться. Констебль Хёрст. Джефф Хёрст. Вот мой знак, – он показал мне перстень. – Ваше имя?
– Григорий.
Джефф Хёрст.
Обалдеть. Поискать, так тут у них, надо полагать, и сэр Роберт Чарльтон найдётся?
– Год рождения?
– Тысяча девятьсот семьдесят девятый.
Констебль положил перо и посмотрел мне в глаза.
– Послушайте, мастер, возня с вами и так отнимет у меня уйму времени. Не надо зубоскалить.
– Констебль, – улыбнулся я. – Я – серьёзен.
– То есть вы всерьёз утверждаете, что вам триста с лишком лет?
Я не нашелся что сказать.
– Давайте, попробуем ещё раз, – терпеливо сказал констебль. – Так когда вы, говорите, родились?
– Тогда не знаю, – сказал я и, увидев, как недовольно приподнялись брови констебля, торопливо добавил. – В самом деле, не знаю.
Похоже, такой ответ ему тоже не слишком пришёлся по душе.
– Как вы оказались на территории Соединённого Королевства?
– Я… я не помню. Боюсь, у меня какой-то провал… в памяти.
Отлично понимаю теперь авторов сериалов. Амнезия – это действительно хороший ход.
– Допустим. Скажите, вы подтверждаете, что не в состоянии заверить свою рану?
Ну вот мне и представилась возможность всё выяснить.
– Простите, констебль, – сказал я, дивясь про себя, как легко я сбился на язык Агаты Кристи. – Я не совсем понимаю, что значит выражение «заверить рану».
Перо в руке констебля замерло. Теперь уже мистер Хёрст не понимает, что происходит, подумал я.
– Излечить рану верой, – сказал констебль Хёрст, пристально глядя на меня, – вот что это значит.
– То есть… это как… возложением перстов, что ли?
Удивительно, какие выражения всплывают порой из глубин нашего подсознания.
– Можно и возложением. Это кому как нравится.
– Но… но ведь это чудо?
– Да, – сказал констебль. – Разумеется. И последний вопрос: ваш меч – истинный?
II
– Констебль, я больше не могу.
Не слишком мужественно с моей стороны, но я действительно больше не мог. Констебль развернулся в седле и внимательно посмотрел на меня. Видимо, я был очень плох, поскольку Хёрст молча слез с коня и принял моё заслабевшее тело. Я даже слезть сам толком не смог, а просто соскользнул с конского крупа ему в руки.
Впрочем, со связанными руками это и здоровому сделать не просто.
Констебль Хёрст уложил меня на травку лицом вверх и развязал мне руки. Вынул из седельной сумы флягу, такую, знаете, как в вестернах, вытянул пробку и сделал глоток. Посмотрел на меня и протянул флягу мне. Я сделал глоток, и поперхнулся, уж больно неожиданно знакомым был вкус напитка. Вкус знакомый с детства.
Тархун. Или что-то очень-очень на него похожее.
Я хренею, дорогая редакция.
А я уж думал, что меня ничто не удивит в этом мире.
– Плохо дело, – глядя, как кашель сворачивает меня калачиком, сказал констебль, и сильно хлопнул меня по спине.
– Не, всё нормально, – сказал я. – Я просто подавился.
– Не в этом суть, – сказал констебль. – Делу дан официальный ход. Бросить я вас не могу. И таскать вас с собой мне тоже не с руки. Вы – обуза, мастер Григорий. Что-то вроде хромой лошади.
Да пошёл ты, подумал я, сам виноват, я к тебе не вязался.
Плохо-то как. Я конечно с огнестрельными ранами раньше дела не имел, но всё равно странно как-то. Может, заражение? Может жёлтые микробы уже вовсю жрут мою плоть или что они там делают. А может, всё-таки…
Попытка не пытка.
– Констебль, скажите, пожалуйста, как вы это делаете?
– Что именно?
– Ну…, – я помялся и всё-таки выдавил: – Заверяете раны.
Какое-то время мистер Хёрст недоверчиво смотрел на меня, потом вздохнул и сказал:
– Основа существования человека – это вера. Человек без веры слаб. Вера даёт средства к существованию и позволяет делать чудеса. Если вы хотите излечиться, то должны верить.
А ведь не похож на фанатика, подумал я, и тут же вспомнил, как этот человек целился в меня из лука. Откуда-то же он брал этот лук?
– А во что я должен верить?
– Что значит во что? – удивился констебль.
– Ну во что именно? В бога? В потусторонний мир?
– Если вы хотите исцелиться, вы должны верить в то, что способны исцелиться.
Такое ощущение, что надо мной издеваются. Хотите сахар? Возьмите сахар. Хотите чуда? Возьмите чуда. Верёвка есть вервие простое. Вода – она, знаете ли, мокрая.
– То есть если я сейчас попробую заверить рану… – я замялся, подыскивая точную формулировку.
– Никому не возбраняется становиться на путь истинный, – торжественно сказал Джефф Хёрст.
III
Мерно покачивался вокруг меня мир в такт лошадиной поступи, колыхалась спина констебля перед моим носом. Я же пребывал в состоянии тяжёлого ступора.
Это чудо. Если бы я не видел это своими глазами. Она захлопнулась как ящик. Как ящик. Была рана, и нету. И вот я совершенно здоров физически, чего не скажешь о моей несчастной психике.
Я волшебник, мама, я умею делать чудеса. Я видел сам.
Она захлопнулась как ящик.
IV
До подножия Спящей Лошади мы добрались через пару часов после моего чудесного исцеления. Положение солнца на небосклоне соответствовало часам семи вечера. Это при условии, что здесь сейчас июль, орбита здешней Земли совпадает с орбитой нашей Земли, и нахожусь я на той же параллели, что и мой родной город.
В общем, я не знал,
