вспыхнул — что-то вроде воли Господней. Он ведь это заслужил.
Если не считать твердого намерения добраться до Ньюкасла, то в целом я чувствую себя растерянной. С памятью произошло что-то странное, она словно разбилась на осколки. Некоторые вещи я помню — например, как очень любила море, как его волны плескались мне на ноги. Больше я этого не могу чувствовать. И другие чувства не помню. Как бы я ни старалась сосредоточиться, не представляю себе места, где мы жили, не вижу ни дома, ни своей комнаты, ни обстановки в ней.
Мысленно вижу брата Кая и маму тоже, но они вроде как плоские. Словно что-то ускользает, но не знаю что.
А потом все пропадает.
Что бы они там со мной ни сделали на Шетлен-дах, это меня совсем запутало. Еще бы, ведь на самом деле я умерла. Но мало того — моя память стала похожа на кусок дырявого сыра. Или еще хуже: дырявый кусок сыра, натертый на терке, а потом еще и перемешанный.
Сумею ли я собрать память заново?
И куда пойду, когда поезд прибудет в Ньюкасл?
Пробую расслабиться, позволяю мыслям течь — может, что-нибудь всплывет. Если я не могу вспомнить, где жила, то есть ли другие места, где их можно найти?
Кай играл в футбол, но я не помню где.
Как насчет мамы? Она доктор. Да, так и есть, доктор! И работает она в университете.
В юком университете? Да ладно, сколько их может быть в Ньюкасле?
Полагаю, что сумею выяснить.
Чем сильнее стараюсь вспомнить, тем быстрее воспоминание ускользает, как эти сельские виды за окном, и мне становится все грустнее и грустнее. Хочется плакать, но слез у меня нет, и от этого еще хуже. Нет возможности облегчить душу.
Начинается дождь, и в голове слышится шепот забытого голоса: слезы небес[7]. Дожди — это слезы небес. Кто так говорил?
Наверное, небеса решили поплакать за меня, потому что сама я больше не могу.
7
ШЭЙ
Посередине урока математики телефон Ионы начинает вибрировать. Смотрю на него под партой. Это Кай.
Поднимаю руку и показываю учительнице телефон, которого у меня не должно быть в классе.
— Простите, мисс. Это мои родственники с Шетлендов. Мне нужно ответить.
Она кивает, в глазах сочувствие. Выскакиваю в вестибюль; мне стыдно за вынужденную ложь, но это важно, а объяснять что-то перед классом не хочется.
— Алло, алло? — Боюсь, что он сейчас даст отбой.
— Шэй, это Кай. — У него теплый энергичный голос, и у меня мурашки бегут по коже, когда он произносит мое имя. — Я нашел газету. Ты уверена, что это он, Брайан Догерти?
— Да, абсолютно уверена. Это он.
— Хорошо. Я позвоню детективу Дугалу. Сможешь с ним встретиться, если понадобится?
— Конечно.
— По какому номеру тебя искать?
— Э, пока по этому, — отвечаю я, мысленно извиняясь перед Ионой. — Не знаю точно, где мой телефон. Когда найду, отправлю тебе сообщение.
— А что, если в какой-нибудь момент он будет тебе действительно нужен? Обещай мне, что найдешь и будешь держать при себе.
Хотя тон у Кая совсем как мамин, забота в его голосе согревает меня.
Так и сделаю. Обещаю.
8
КЕЛЛИ
К тому времени, когда поезд прибывает в Ньюкасл, у меня складывается план. Что-то вроде плана. Я прошлась по вагонам, поискала людей нужного возраста, которые могут учиться в университете. Послушала одну группу, другую, наконец нашла компанию студентов, обсуждавших вечеринку в Эдинбурге, с которой они возвращались, и пытавшихся найти подходящее оправдание для пропуска семинара этим утром.
С вокзала они идут пешком; я следую за ними, поглядываю по сторонам. Очень хочется убедиться, что это мой город, узнать что-нибудь. По пути они останавливаются, чтобы купить кофе; поджидая их, кручусь на улице, поглядываю то вверх, то вниз, но не вижу ничего знакомого.
День становится серым — серое небо, серые улицы. Начинает моросить, и когда они появляются со своим кофе, то спешат.
Шагаем по длинной улице с магазинами по обеим сторонам, проходим другие улочки и переулки, а дождь усиливается.
Потом наконец заворачиваем за угол, и я вижу надпись: «Университет Нортумбрии».
Где может находиться мама? Она доктор, доктор Танзер. А здесь есть медицинский колледж? Но потом меня охватывает смущение: один студент называет по имени какого-то доктора с кафедры английского языка. Мама — доктор медицины или еще какой-нибудь другой науки? Откуда мне знать? В приступе тоски у меня сжимается сердце — или то место, где оно раньше стучало.
Перестаю следовать за студентами и вплываю в одно из зданий, затем в другое — надеюсь, что почувствую нечто знакомое, и оно приведет меня в нужное место. Ничего. Может, я здесь никогда не бывала?
Здесь нет ничего связанного с медициной; покидаю здание и обследую соседние, постепенно расширяя зону поиска. И вдруг вижу через улицу: Университет Ньюкасла.
Как это? Целых два университета через дорогу друг от друга?
Вскоре понимаю, что этот даже больше. Брожу по корпусам, высматривая то, что может помочь. Наконец вижу группу студентов в чем-то похожем на белые медицинские халаты и иду за ними в больницу. Обследую коридоры, но ничего не кажется мне знакомым, нигде не видно мамы или таблички с ее именем.
Выхожу из больницы и осматриваю соседнее здание, потом еще и еще — ничего.
И что мне дальше делать, если не найду ее?
Очередной корпус. Затем еще один. В этом внизу кафетерий, а рядом — «Бактериальная клеточная биология». Как-то неправильно звучит. Уже собираюсь уходить, когда на другой стороне вижу офис с надписью Институт здоровья и общества.
Останавливаюсь. Даже не знаю, что это такое, но в этом названии что-то есть.
Осматриваю все здание. Наверху кабинеты; на дверях таблички с именами. Прохожу мимо одной, затем другой, третьей.
Когда нахожу нужную дверь, никак не могу понять, что на ней написано: «Доктор С. Танзер».
Это ее кабинет? И она там, внутри?
Дверь, похоже, заперта, но под ней есть узкая щелочка. Мне страшно. Вдруг ее там нет?
Делаюсь тоненькой и просачиваюсь в щель под дверью.
«Мамочка!» — шепчу я. Она сидит за столом. Темные волосы собраны в хвост. Вокруг глаз морщинки, но она красивая. Такая красивая. Я восхищенно смотрю на ее лицо, жадно всматриваюсь в каждую черточку, чтобы заполнить ту пустоту, что возникла в моей памяти.
На краю стола фотография. Я, она и мой брат. Ему нравится, когда его называют Кай; Кай —
