Лована обегала всех друзей Лакко. Всех тех детей, с которыми он обычно играл. Все мальчишки были дома, уминая ужин. И никто, никто из них не помог ей.
Да, они играли с Лакко сегодня. Ничего необычного, как каждый день. Все разошлись уже с час назад. Домой, конечно.
Лакко?
И Лакко пошел. Наверное. Разбежались по домам, и все тут.
Лована вернулась на поляну. Обошла ее кругом. Трава уже выпрямилась, и ничто не напоминало о том, что здесь играли и валяли друг друга мальчишки.
Она почернела вся, опустилась в густую зелень, и сидела так до самых сумерек. Страшная тяжесть поселилась в груди. Слез не было.
Когда настали сумерки, Лована поднялась и двигаясь как деревянная, зашагала в сторону дома. Временами ее заносило. Временами она не видела, куда шла.
Темнота наступила мгновенно. Так как это бывает здесь, в этой части Лотании. Темнота была безопасна. Она покрывала все вокруг плотной пеленой, мягкой и ждущей. Темнота была опасна. Не для всех. Только для тех, кто поверит ее приглашающей мягкости и чьи глаза закроются, а дыхание станет совсем незаметным. Для тех, кто захочет прилечь в ее ждущие объятья.
Однако таких простаков давно не было. Даже малые дети знали, что как только сумерки падали на землю, нужно бежать прямым ходом домой.
Темноте оставалось только огорченно вздыхать. Тогда налетал прохладный ночной ветерок, в котором слышались ее горестные вздохи.
Такую сказку рассказывали на ночь детям Лотании, и сети Лована не была исключением.
Лакко знал ее с младенчества.
Кто первым ее рассказал и чем темнота бывает опасна, никто уже давно не помнил.
Да и знал ли?
Однако бывали случаи, очень редко, но бывали, когда пропадали люди.
В темноте.
Лована не хотела никуда больше идти. Она хотела остаться с ней, темнотой.
И только маленький огонек надежды, который еще теплился в ее измученной горем груди, не давал ей остановиться и закрыть глаза. Тихо свернуться калачиком и отдаться на милость происходящему.
Этот слабый огонек, казалось, разгорался сильнее и сильнее, придавая ей силы, толкая ее вперед и вперед.
Временами она слышала сладостный, мягкий и тихий голос темноты, и тогда она замедляла шаги, почти волоча ноги.
Но в конце концов огонек победил.
Лована дошла до дома. Она не помнила, как добралась.
Непослушными руками толкнула калитку, почти упала внутрь, и тут наваждение стало отступать.
Женщина потихоньку приходила в себя. Голова болела и кружилась. Она глубоко вздохнула, прижала руки к вискам.
– Лакко…Лакко… Сынок… – она без сил опустилась на влажную уже траву. Свернулась калачиком и дала волю слезам.
С тех пор сети Лована запретила себе слезы. Она запретила себе воспоминания.
Глава 20Вот так по-разному прошла ночь у наших героев, и наступило утро. Утро, которое первым встретил лорд Кивали Сияющий. Мы оставили его у распускающегося цветка Пепельной розы. Мужчина пережил потрясение, после которого душа, обновленная и очищенная, потянула Кивали прочь из сада. Он шел, и на лице его расцветала несмелая улыбка.
Проходя мимо душистых, нежных сиреневых аниол, он остановился. Аниолы только-только раскрылись навстречу рассвету, их свежесть манила и завораживала.
Лорд смотрел на них, и видел перед собой Тасю. Девушку, свалившуюся с небес, такую же свежую и завораживающе прекрасную.
Мужчина решительно наклонился, и стал осторожно, стараясь не касаться ломких сиреневых лепестков, срывать упругие стебли. Буквально через пять минут он держал в руках огромный букет, практически опустошив зону цветника.
Когда Кивали выпрямился, прижимая к груди букет, его взору представилось на треть опустошенное пространство, где только недавно так буйно цвели нежнейшие растения.
Хорошо еще, что аниолы были цветами, несмотря на свою нежность и хрупкость, довольно неприхотливыми. И на самом деле растениям было только на пользу, когда их прореживали. Новые вырастали довольно-таки быстро, и были куда крупнее прежних, и более насыщенного, почти фиолетового оттенка.
Однако лорд всего этого не знал, далек он был от цветоводства, да и сада, как мы с вами помним, избегал, до самого недавнего времени. Поглядев на дело рук своих, Кивали почувствовал себя прямо-таки вандалом. Но это чувство промелькнуло на мгновение, и пропало. На смену ему пришло другое. Нетерпеливое, сумасшедшее желание залезть, ну прямо как мальчишка, прямо в Тасино окно.
На самом деле, и в юные годы лорд не имел обыкновения залезать в окна понравившихся девушек. С достоинством нес, так сказать, бремя своего титула.
«Герцогу не пристало, герцогу не положено, герцог должен помнить о приличиях. Герцог – не барон»!
И так далее, и тому подобное.
Кивали выбросил из головы все мысли о приличиях, кои были впитаны с молоком матери, да и всемерно поддерживались в дальнейшем бдительной сети Лованой.
Которая, вообще-то говоря, не имела на это никакого права, но вот поди ж ты…
Он быстро пошел, почти побежал, в сторону особняка, который уже потихоньку затапливался пока еще не ярким светом восходящего солнца.
Посмотрев на окно девушки, лорд понял, что его идею вряд ли возможно воплотить в жизнь.
Вот тут он пожалел, что не владеет даром левитации. Да и кто бы не пожалел на его месте?
И действительно, сложно забраться на довольно высокий второй этаж по гладкой стене. Не был Кивали и скалолазом, вот не в коей мере.
Файерболы кидать да магов сдерживать, это он мог. Но тут его дар ничем не мог помочь.
И Кивали грустно посмотрел на сорванные цветы. Роскошный букет, который мужчина так хотел просто положить на подоконник и быстро ретироваться, как поступил бы тайный поклонник.
Вот что сделала с лордом любовь.
Конечно, он знал, что стены гладкие и этаж высоковат. На что надеялся наш Кивали?
Кто знает.
Но, к счастью, этим кем-то, судя по всему, оказался наш старый знакомый, милый пухленький Амурчик.
Потому что как раз в это время Тася, которая и дома привыкла вставать рано – на работу к восьми ведь – подошла к окну.
Она зевнула, сладко потянулась и раскрыла створки. Как была, в одной ночной рубашке, целомудренно застегнутой у самого ворота, но никак не скрывающей изгибов прелестной фигурки, девушка почти до пояса высунулась из окна, вдыхая необыкновенный аромат утра.
Проказливые лучи только-только показавшегося из-за горизонта солнца пронзили тонкую ткань, практически ничего не скрывая от жаждущих глаз ошеломленного лорда.
