Я прожила этот год не легко, но насыщенно.
Школа, музыкалка, болел отец. Лежал в больнице. Мать пропадала там, ухаживая за ним. Может, поэтому мимо неё тогда прошла моя дружба с Королём. Ей было не до меня. А сплетницы не доложили. Позже всё это стало не актуально — подзабылось.
По вечерам за мной ходила свита. Поначалу я пугалась. Пыталась бегать, пока хмурый Михо не пресёк мои попытки к бегству.
— Ты это. Не дрейфь. Нам Король приказал. Лучше под присмотром, усекла? А то он головы нам снимет.
Больше я не бегала. К сопровождению привыкла.
К Вере Ефимовне я, конечно, наведывалась.
Она запила почти сразу, как только уехал Лео. Двери не открывала. Пряталась.
— Ты это. Мы сами, — уводил меня за руку от её квартиры тот же Михо. — Не нужно тебе её видеть пока, Принцесса. Позже мы скажем.
Но я не могла ждать и ничего не делать. Я писала ей записки. Воровала из дому еду. Оставляла на пороге. Еда исчезала. Сама она забирала или мальчишки заносили — не знаю.
Вера Ефимовна то заныривала в запой, то выныривала. Когда она возвращалась «в себя», я приходила её навещать.
Мы занимались музыкой. А ещё она любила поговорить по душам — то ли со мной, то ли сама с собой.
Это были разговоры, похожие на вырванные из блокнота листы. Разрозненные, с чем-то очень важным, но непонятным.
Личные дневниковые записи, где были утеряны даты, стёрты имена, но сохранились эмоции, горечь и боль.
Вера Ефимовна умела любить и не умела возрождаться после ударов судьбы. Раны её не заживали, а душа не наполнялась новым светом.
— Лёня хороший, — сказала она однажды, — но слишком похож на своего отца. Наверное, он тоже будет делать больно, очень больно, невыносимо больно тем, кто его любит.
Тогда я не очень понимала, почему она так говорит.
Сейчас… нет, я бы не стала возводить его в ранг чудовища. Может, потому что не настолько оторвана от земли и умею очухиваться от оплеух. А если разозлить, то и сдачи дам — ударю в ответ.
В матери Короля напрочь это отсутствовало. Наверное, поэтому она не боролась, а медленно умирала. Не столько от пагубной привычки, сколько от неумения сопротивляться разным жизненным обстоятельствам.
.
Глава 20Лео
Настоящее время
Отец принимал его в загородном доме. Это походило бы и на аудиенцию, и на милые семейные посиделки, если б не одно существенное «но»: отец не умел общаться на простые и обыденные темы.
В голове его крутились тысячи прожектов, и он постоянно раскидывал их, как пасьянс, чтобы сложить поудачнее да пристроить каждую карту в нужном ему порядке. Семья исключением не служила.
— Жениться тебе пора, Леонид, — выдал он сегодня за обеденным столом.
У папы всегда хлебосольно. Пожрать он любил, предавался чревоугодию без ущерба для фигуры: ел только всё самое свежее, вкусное и не особо изысканное с точки зрения истинных гурманов. Предпочитал традиционную кухню с борщами, пельменями, обилием мяса и рыбы.
Другой бы на месте отца давно разжирел, но отличная генетика позволяла Антону Григорьевичу оставаться стройным без особых усилий и кровавого пота, до которого некоторые его знакомые трудились в тренажёрном зале.
С годами он поседел, но остался всё таким же импозантным и привлекательным для особей женского пола. В нём била ключом харизма. Два в одном, потому что и внешними данными бог отца не обидел.
Разговор о женитьбе он завёл внезапно и впервые, но будто между прочим: сам отец выглядел так, словно нет ничего прекраснее и важнее, чем намазывать хлеб маслом и накрывать его пластом слабосоленой сёмги.
Лео приподнял бровь. Больше для себя: отец был всецело занят едой. За столом, звякнув ложкой, напряглась сестра — жертва папиных интриг. Ей двадцать два, а она уже успела сходить замуж благодаря папиным усердиям. Нужные связи. Мальчик из нужной семьи. Брак ещё не распался, но, судя по всему, всё к тому шло.
— Здравствуй, папа! — Даша и Таша снова всем морочат головы: оделись одинаково, двигаются синхронно, целуют отца в обе щёки, и в лице Короля-старшего что-то неуловимо меняется. Он не улыбается им в ответ, но становится мягче — явно.
Даша и Таша — погодки, похожие, как близнецы. Одинаково голубоглазые и темноволосые куклы. В обычной обстановке их не спутать, но когда они задаются целью, то у людей начинает двоиться в глазах. Даше — тринадцать, Саше — четырнадцать, и скоро, наверное, у них добавится различий, а пока они наслаждаются своей игрой.
— Хорошего дня, дорогой, — сдержанно здоровается папина пятая жена.
— Па! — требовательно раскинув руки, тянется к отцу Одуванчик — младшая сестрёнка. Ей всего три года.
За стол, кивнув всем вместо приветствия, садится Хар (а в быту — Харитон) — отцовский пасынок и сын мадам Король номер пять.
Лео надеялся, что на этом отец остановится, но уверенности он не испытывал. Как и иллюзий, впрочем.
Только в четвёртом, очень скоротечном браке, у отца не было детей. А так — все они от разных матерей собирались под одной крышей. Отца это не смущало. Детей он любил. Они его тоже.
Сам Лео затруднялся дать определение своим чувствам. Отец нашёл его почти пять лет назад, когда умерла мама. Звал к себе. Но тогда он не был готов сорваться и пойти у него на поводу. А потом… всё получилось само по себе.
Лео нередко задавался вопросом: будь у отца сын-наследник, стал бы он искать старшего отпрыска? К отцовой чести, он любил всех одинаково, и с лёгкостью мог навесить корону на одну из девочек. Собственно, может, он так и сделает. И Лео этому не огорчится.
— Ну так что? — вернулся какое-то время спустя отец к разговору, который был ему интересен.
Лео сделал вид, что тупой. А ещё и глухой. Но Антон Григорьевич если наседал, то делал всё до конца.
— Как насчёт женитьбы, Леонид? У меня на примете есть очень выгодные девочки.
Лео понял, что не отвертеться. Совершенно потеряв аппетит, к разговору напряжённо прислушивалась Лена — сестра, что пока ещё замужем. Ходили ходуном щёчки у самой младшей — Василисы. Даша и Таша, не сговариваясь, синхронно подносили ложку ко рту. Интересно, как долго они тренировались? Может, считают про себя, чтобы не сбиться?
— Пап, оставь себе очень выгодных девочек. Мне они ни к чему. И никогда не были нужны.
— Девочки нужны всем нормальным мужикам. Насколько я знаю, у тебя всё в порядке со здоровьем и ориентацией. И возраст уже такой, что пора. Я в твои годы был женат, у меня рос ты.
«Я в твои годы» — любимый конёк. Без него не обходится ни одна беседа. Отец не поучает, а расставляет акценты. Давит на нужные точки.
