Внизу у подъезда на фоне сказочного великолепия Алиса заметила Пашку.
Пока она до полудня ленилась и прохлаждалась в постели, Павлик не спал и, оказывается, уже успел смотаться к вчерашнему кафе — забрал свою машину.
Он стоял возле своей благополучно вернувшейся в родные пенаты старушки БМВ без шапки, в куртке нараспашку, сунув руки в карманы, а на губах его играла озорная мальчишеская улыбка. На тех самых губах, которые вот только совсем недавно так красиво заливали Алисе всякую безумную нежность и очень-очень интимную неприличность, а она их, как помешанная, зацеловывала, стонала в них страстно и тоже шептала какую-то полную ерунду, невероятную и безрассудную. Такую глупость, что Пашка в ответ лишь весело посмеивался и переспрашивал, словно не слышал. Потом опять смеялся и целовал, целовал, целовал.
И вот теперь, там внизу, под окнами, он тоже снова смеялся. Весело, беззаботно и точно так же счастливо. А рядом с ним за компанию хихикала рыженькая девчонка. Миленькая, та самая позавчерашняя или позапозавчерашняя.
Сердце Алисы по-дурацки сжалось. Гулко неразумно стукнуло, выражая какую-то безосновательную обиду. С чего бы ему вдруг вздумалось возмутиться? У Пашки были и есть девчонки – это известный факт, а у Алисы — Данька. Именно с ним она, вообще-то, как раз в данный момент разговаривала по телефону.
Он ей что-то говорил, а она не слышала, потому что там внизу двое вдруг еще громче рассмеялись так, что даже звук прорвался сквозь закрытую пластиковую раму. А потом Павлик вынул руку из кармана, ухватил свою конопатую деваху за ладонь и притянул к себе, приобнял за плечо. Девочка доверчиво прильнула. В рыжий висок ткнулся Пашкин нос.
Ну, надо же. Так мило.
Алиса замерла, ожидая, что лица стоящих внизу сейчас повернутся друг другу, и тогда чужие губы коснутся тех губ, которые она сама недавно касалась. Да — целовала, да — шептала в них всякие глупости и да — стонала. А потом собиралась еще и повторить всё когда-нибудь. Да-да, еще и еще.
«Господибожемой. Как стрёмно».
Ее зубы клацнули как от озноба, глаза закрылись, не желая ничего видеть. Еще мозги бы отключить, чтобы не думать обо всем этом, а память стереть. А вот слух, пожалуй, наоборот, пора было все же включать, хоть и тошнило просто невероятно сильно. Потому что Данька настойчиво все продолжал и продолжал что-то говорить.
— Что? – Алиса все же нашла в себе силы и осипшим голосом произнесла, пытаясь сконцентрироваться.
— Я сейчас приеду? – повторил Данил.
— Приедешь? Что? Нет. Зачем? Нет. Не надо. Я сама. Сама сейчас приеду, — она запаниковала и спешно рассеянно засобиралась. - Сама.
Под руки попалась небрежно брошенная ночью на пол белая толстовка с надписью «Star Wars», а двое у подъезда, так и не поцеловавшись, разошлись. Только Алиса этого уже не видела. Да, собственно, и не желала знать, что там происходило дальше. Ей было абсолютно все равно.
Глава 25
«Дом, милый дом». А также: «Мужчины так борются за свою свободу, и все это лишь для того, чтобы зарасти в ней же грязью». Такие две противоречивые мысли преследовали Алису при обходе квартиры, где она прожила с Данькой не один год.
За две недели умудриться так загадить их уютное гнездышко – это надо было суметь постараться.
В одной единственной жилой комнате творился невообразимый бедлам. Вещи раскиданы, все вокруг переворошено, поверхности покрылись пылью, а на полу крошки и мусор ощущались даже через носки.
Срачельник, устроенный на кухне, можно было вообще не комментировать.
Не желая больше на все это смотреть, она отвернулась и отошла к окну.
Данил подошел и обнял ее сзади, уткнулся подбородком в макушку:
— Я скучал, — вздохнул он и прижал к себе еще крепче.
Алиса молчала. Волшебство, припорошенное белоснежным пухом, потихоньку начали обволакивать спускающиеся сумерки.
Данька продолжал сопеть, терпеливо ожидая, когда Алиса вдоволь наобижается и начнет уже потихоньку оттаивать. Так всегда раньше было. Он и она молчат в объятиях, а потом тесный контакт начинает срабатывать. Приходит расслабление, наступает умиротворение, и обида отступает. Настойчивые поцелуи и ласки закрепляют перемирие, и все заканчивается полным единением тел. До боли знакомый сценарий, вот только почему он в этот раз не мог произойти двумя неделями раньше или неделей, или хотя бы вчера.
Губы Данила и в самом деле предсказуемо коснулись сначала волос – легко и невесомо, потом чуть-чуть ощутимей за ухом, язык лизнул мочку, скулу. Горячее дыхание у шеи. Крепкая ладонь поднялась с талии выше и призывно сжала грудь.
Однако ничего, кроме раздражения, это не вызвало. Не вовремя, не под настроение и не так. И еще этот вид сверху. Пусть двор другой, но мысли все равно посетил беспечно ржущий Пашка. А еще — ночью и утром одни руки и губы, а к вечеру другие. Как некоторые все это выносят? Как справляются?
Зубы опять отбили короткую нервную дробь, а потом дрогнули и губы.
Поспешно вывернувшись из объятий, Алиса рассеянно начала собирать со стола грязную, кисло пахнущую посуду, скидывая с нее в одну кучу засохшие куриные кости, недоеденные куски хлеба, скрюченные и прилипшие ко дну тарелки кружочки колбасы и маринованных огурцов.
Данил с энтузиазмом взялся помогать, сваливая в и без того заполненную раковину чашки, ложки, вилки, рюмки…
Кстати, о рюмках. Их на столе стояло несколько. Три. Нет, четыре. Одну из них непонятно зачем опоясывала яркая разноцветная резинка для волос. Эдакий веселенький натюрморт на фоне зловонного безобразия. Алиса в недоумении покосилась на Даньку, но промолчала. Невозмутимо отправила странное украшение тоже в мусорку.
А Иванцов вдруг всполошился, даже побледнел, кажется, слегка.
— Это мы просто посидели тут немного на днях, — он еще больше засуетился. Выхватил из рук Алисы пластиковую коробку с остатками васаби, имбиря и разлитым поверху соевым соусом. – С Виталькой. И Вовчик еще, ну, из тех.отдела, знаешь же… И Витка тоже была, — честно сознался. – Мы просто пили.
То, что это Витка тут немного тоже посидела, догадаться было несложно. Кто еще мог здесь забыть свою идиотскую детскую резинку.
Алиса с досадой обвела взглядом обойму баллонов, бутылок и банок под столом.
«Хоть бы убралась, что ли, тут слегка после куража, раз одна среди мужиков бухала», — это единственное, что подумалось после Данькиных оправданий. И ничего больше: ни обиды, ни разочарования, одно лишь раздражение.
— Я тебе не изменял, — Данил не унимался, его напрягало отстраненное молчание Алисы. Он развернул ее и заглянул в глаза. – Честно. Можешь у Витальки спросить.
На нее смотрела голубая бездна. Лазурная лагуна с безмятежным убаюкивающим штилем. Такая родная и любимая, навсегда поселившаяся в сердце. Ей невозможно было не верить. Он действительно не врал. Ничего не было. Это факт. До Витки Данил точно не опустился бы.
