Октябрь
1 октября — праздник Фидес, богини, олицетворяющей верность клятве. Ежегодный праздник в честь этой богини, согласно римскому преданию, ввел Нума Помпилий. Она изображалась как молодая женщина, увенчанная веткой оливы. В романе Янна, в самом начале главы «ОКТЯБРЬ», рассказывается, как Аякс приводит в дом, на два дня, свою невесту, которую (как мы узнáем позже) зовут Олива.
В Риме было и мужское божество Санк (Sancus, Semo Sancus), связанное с клятвами, покровительствующее браку, гостеприимству, закону, коммерции, контрактам. Санк считался сыном Юпитера, богом небесного света, мстителем за нечестность. Его отождествляли с Геркулесам, также охранявшим нерушимость клятв, и с Кастором. Ему был посвящен день 5 июня (см. выше, с. 836). Его храм, как упоминается в источниках, не имел крыши, чтобы клятвы приносились под открытым небом (не потому ли Аякс по ночам часто вылезает через окно и исчезает?). Слово semo означает «получеловек» или «полубог»; Дионисий Галикарнасский называет Санка «даймоном» (а не богом). По другой интерпретации, semones — это духи, воплощающие силу, таящуюся в семенах; в древности им можно было приносить в жертву только молоко (ср. эпизод в романе, где Аякс отказывается пить молоко: Свидетельство II, с. 245). В имперский период в Риме Санк воспринимался и как гений Юпитера (Genius Iovius).
5 октября — один из трех дней в году, когда был открыт мундус (mundus cerialis, «мир» Цереры), то есть вход в подземный мир, и духи мертвых могли бродить среди живых. Мундус — центр Рима; по мнению некоторых ученых, он первоначально представлял собой зернохранилище. Возможно, он имеет отношение к шахте (будущей гробнице Хорна), о которой рассказывается в начале октябрьской главы (Свидетельство II, с. 407–408).
* * *
Бухта Ениуса Зассера, брата Оливы и «перевозчика через Ахерон» (Свидетельство II, с. 418), напоминает и гомеровский загробный мир, и изображение в этрусской «гробнице охоты и рыбной ловли» из Тарквинии:
(Одиссея XI, 14–16): …Всегдашний Сумрак там и туман. Никогда светоносное солнце Не освещает лучами людей, населяющих край тот…
(Свидетельство II, с. 411) «Утро выдалось холодным. Деревья были мокрыми от росы, и каждое закапало землю вокруг себя слезами. В низинах стоял медленно тающий туман».
Рис. 9. Морской пейзаж из «гробницы охоты и рыбной ловли» в Тарквинии, изображающий, по мнению ряда исследователей, пограничье с загробным миром.
Странные упоминания — в романе — того факта, что Олива и Аякс проникали в дом через окно («все эти лазанья через окно… в комнату и из комнаты на двор», Свидетельство II, с. 430), находят аналогию в рассказе Овидия о том, как богиня Фортуна посещала царя Сервия Туллия (Фасты VI, 569–579; курсив мой. — Т. Б.):
В тот же день тот же царь там же храм посвятил и Фортуне. Кто же, однако, тут скрыт в храме под тогой двойной? Сервий это, но вот почему так лицо его скрыто, Точно не знает никто, так же не знаю и я. Верно, богиню брал страх за ее потайные свиданья,
Верно, стыдилась своей связи со смертным она, — Ибо пылала к царю она неуемной любовью, Не оставаясь слепой лишь для него одного.
Ночью в свой храм пробиралась она чрез окошко, «фенестру» — И «Фенестеллой» теперь в Риме ворота зовут.
В романе накапливаются детали, говорящие о сближении Хорна с Аяксом; возможно, Хорн сам и был одной из тех двух собак, что ночью задрали овец (Свидетельство II, с. 433). Ведь не случайно между ними происходит такой разговор (там же, с. 487; курсив мой. — Т. Б.):
— За наше братское единство! — сказал . Я все еще медлил. Обдумывая, что бы мог значить такой тост. Прежде Аякс никогда не говорил о братстве-близнячестве.
— Да, — наконец коротко ответил я.
— Два монстра должны обняться, — произнес он с пафосом.
А еще раньше Аякс предлагает Хорну облизать его (Аякса) пораненный палец, ссылаясь на то, что собаки тоже так поступают (там же, с. 450).
В Аиде находились две чудовищные собаки: Кербер и Орф, псы-братья; Орфа, пса трехголового Гериона, убил Геракл своей дубиной из оливкового дерева. В гробнице же «Орко» изображен Одиссей, выкалывающий глаз Полифему колом из оливы, этого священного для греков дерева (второго по значимости после дуба), подаренного афинянам самой богиней Афиной. «Свежий оливковый ствол, кол заостренный» (и обожженный на углях) упоминается и в «Одиссее», в сцене ослепления Полифема (Одиссея IX, 320 и 332). Поэтому далеко не случайной представляется такая запись Хорна (Свидетельство II, с. 473):
К вечеру Олива стала совершенно невыносимой. Несомненно, Аякс пользуется ею как оружием, пока что тупым, но которое он мало-помалу закаляет и заостряет в пламени предоставляемых им интерпретаций.
