всё как у мужиков, симптомы общие – сыпь, чесание, покраснение, ну и так далее…
Знай он, что на деле всё не совсем уж так, а зачастую и близко не так… наверное, потребовал бы смены имиджа. Но по плану ослика-эмира выходило, что кратчайший путь к сокровищнице идёт именно через гарем! А значит, образно выражаясь, придётся нырять в тазик с головой…
– Дошли, – тихо пробормотал домулло, невольно останавливаясь на широкой площади перед дворцом. – Шутки кончились, о мой благородный товарищ по плутням и героическим деяниям… Иди первым.
– Почему я?
– Потому что, как только тебя перестанут расспрашивать и обыскивать, коварный визирь захочет видеть лекаря, невесть с чего пришедшего в гарем. Но прежде чем он увидит твоё запоминающееся лицо, стражники должны доложить ему о поимке самого Ходжи Насреддина!
– Понятно, – скрипнул зубами бывший помощник прокурора. – Сколько у меня времени потом?
– До ночи, – навскидку прикинул Ходжа. – Меня вряд ли казнят сразу, я буду кормить их сказками, слухами и сплетнями, а поняв, что все сказанное мною лишь базарная ложь, утром меня кинут в лапы палача…
– Будут пытать – не сдавайся, помни о пионерах-героях!
Насреддин улыбнулся другу. Они молча и крепко обнялись на прощание. Каждый прекрасно понимал, что весь план шит белыми нитками, причём гнилыми и неопрятно, а значит, степень обоюдного риска не предполагала возможности будущей встречи. Причём даже на небесах.
Ну, в том смысле, что каждый попал бы в свой рай: Лев – к праведникам в кущи, Ходжа – в шатёр к гуриям. И ещё вопрос, кстати, кто из них веселее бы проводил время. Впрочем, сами парни этой темы в приватных разговорах за бутылкой касались неоднократно, и после долгих (некровопролитных) споров каждый оставался при своём – то есть свой рай по-любому лучше!
А уже минутой позже Лев Оболенский – Багдадский вор, посрамитель шайтана, враг эмиров, падишахов, беков, баев и прочих (не рифмуйте!) – шёл уверенной походкой, нехарактерными для пожилого человека широкими шагами навстречу судьбе.
– Подъём, Чонкины! – громогласно приветствовал он двух задремавших у входа стражников. – Что, солдат спит – служба идёт?
– Мы не спим, о почтеннейший, – не сразу вскинулись два рослых бородача. – Но кто ты, о человек в странных одеждах?
– Гинеколог с венерологическим креном!
– Прости тебя Аллах, – дружно отодвинулись стражи, прячась за щиты. – Не будем спрашивать, чем ты так прогневил Всевышнего, только зачем ты направил стопы свои к дворцу нашего премудрого эмира?
– Братва, – повинился Оболенский, поняв, что с такими закидонами его могут и не пустить, – давайте ещё раз познакомимся. Итак, чтоб вам было понятнее, я – добрый доктор, то есть врач, в смысле лекарь.
– А-а… ты же вроде назвал себя другим, странным и богопротивным словом?
– Гинеколог? Не обращайте внимания, хлопцы, это не ругательство, это лишь зимбабвийское пожелание увеличения мужского достоинства! Гинеколог вам! Так понятнее?
– Вай мэ, – единодушно обрадовались бородатые воины. – Какой вежливый аксакал, как красиво пожелал нам чего следовало… И тебе гинеколог, почтеннейший! Два раза гинеколог!
– И мне, – согласился Лев. – Так я пройду? Меня там в гареме евнухи дожидаются.
– Им «гинеколог» не желай, обидятся, – напомнили нашему герою, безропотно распахивая перед ним ворота. – Доложись второй страже, уважаемый, они проводят тебя к третьей, а те скажут визирю. Воистину, никто не войдёт во дворец без его ведома…
Оболенский по-военному козырнул, поправил сползающие на нос очки, прошёл сквозь неширокий, посыпанный песком дворик до следующей пары стражников. Там он уже вёл себя умнее, сразу представился лекарем для гарема и был сопровождён в покои для благородных посетителей. Его передали с рук на руки третьей страже, которая и умчалась с докладом к визирю Шарияху, минут на десять оставив Лёвушку одного.
Погуляв взад-вперёд по маленькой комнатке, потыкав пальцем в ковёр на стене и потопав как следует по мраморному полу, новоявленный диверсант убедился, что за ковром никого нет и в подземные тюрьмы-зинданы прямо отсюда, скорее всего, он никак не провалится. По сути-то, ни малейшей нужды в такой проверке не было, просто он не знал, чем убить время. Визирь не спешил, а по условиям их плана примерно через полчаса после выхода Льва к воротам Насреддин должен будет сдаться городской страже. Было бы не особо приятно, если из-за банальной задержки в делах глава Бухары примет Льва и Ходжу одновременно, безоговорочно разоблачив обоих!
Честно говоря, я до сих пор не могу сам себе внятно объяснить, почему они не воспользовались летающим ковром-самолётом, или, по-восточному, очучан-паласом. Ведь, по идее, было куда как проще сесть на коврик, произнести волшебные слова и, тихой звёздной ночью перелетев через дворцовую стену, тихонечко приземлиться на территории парка с фонтанчиками. А там уж до гарема рукой подать, если действительно надо, так уж надо, до зарезу, тратить на него время! Я бы обошёлся, раз вопрос стоит о цене собственной жизни и жизни лучшего друга, но ладно…
– И всё-таки почему Лев не полетел на ковре?
– Вай мэ… – поражённо вытаращился на меня Насреддин, даже отложив на минутку вазочку с пломбиром. – Воистину, Андрей-джан, ты мудр, как девяностолетний аксакал, окончивший сразу три медресе, наизусть читающий Коран с любой суры, взад и вперёд, понимающий все его толкования от слов пророка Мухаммеда (да сохранит его Аллах и помилует!) до тайных мыслей Ибн-Сины и бесстрастных прозрений крутящихся дервишей…
– Я серьёзно!
– И я серьёзно, уважаемый, – клятвенно заверил домулло. – Каждое моё слово – истинная правда! Ибо разве посмел бы я, недостойный, осквернить свой язык ложью в доме благородного человека, оказавшего мне честь предоставлением еды, гостеприимства и крова?! Укуси меня шайтан так, чтоб я не мог сесть, не кривясь от боли, и ходил в непочтительной для праведного мусульманина позе, если я вру!
Пару минут мы тревожно косились по сторонам в опасении, что из-под дивана или кухонной плиты выскочит маленькое рогатое существо с кривыми копытцами, проплешинами на хвосте и ятаганно заточенными клыками. Увы, видимо, Ходжа не врал…
– Тогда в чём причина? – сдался я.
– Нам это просто не пришло в голову.
– Так просто?!
Домулло улыбнулся, без малейшего чувства вины разводя руками. Ему не было интересно, почему они не поступили так, как поступил бы я. Он вообще относился к жизни довольно легкомысленно, а где-то даже преступно-самонадеянно. Уже одно то, как он пошёл сдаваться властям Бухары, это, знаете ли…
– Да, у меня ещё маленький вопрос, – вспомнив, решился я. – Вы нарядили Оболенского, как не каждый извращенец решится, но ведь в гарем, сколько помню по его же рассказам, обычному мужчине вход воспрещён. Допустим, он изображал старика плюс врача, но всё равно страшно, неужели евнухи не… ну хотя бы его не ощупали?
– Зачем? – хмыкнул Насреддин, вставая с дивана и накрывая на стол к чаю. – Он им сам всё показал.
– Э-э… что значит «всё»?
– Вай мэ,
