своей торговой палатке, на время превращённой в пиршественный шатёр. – Как я вас всех люблю! Особенно мою единственную и неповторимую супругу! Но надо выпить не за неё… А вот за эту маленькую, храбрую, красивую и самую замечательную девочку на свете – за тебя, Амука! Можно ей тоже немного вина?
– Ахмед, не спаивай ребёнка. – Могучая Ирида нежно прижала к себе героическую дочь, пока прочие чинно выпили за здоровье малютки.
– А теперь за Рабиновича! Воистину, он падишах среди ослов и ему нет равных!
На этот раз честно приглашённый в общий круг серый ослик благодарно поклонился и даже пару раз лизнул предложенное в миске вино.
– Но особенный тост за благочестивую госпожу Джамилю из Багдада, которая своей красотой и верностью сумела пленить сердце самого Багдадского вора!
– Лёва-джан, – минутой позже тихо попросил Ходжа, – больше не наливай этому болтуну, остановимся, пока не поздно.
– Но мне-то можно налить? – неожиданно раздался басовитый голос за их спинами.
В палатке уверенно материализовался благородный джинн, сияющий, как медный казан или даже ярче.
– Бабудай-Ага! – радостно приветствовали все, сдвигаясь потеснее, чтобы джинн тоже сел, присоединяясь к общему застолью.
– Я не с пустыми руками. – По мановению бровей на расстеленной скатерти появился ящик лучшего российского пива.
– Ты читаешь мои мысли, – восторженно всхлипнул бывший москвич, откупоривая первую бутылку. – Ну, вздрогнем?
– А также не расскажешь ли нам, уважаемый, как оно тебе на свободе с чистой совестью? – вежливо дополнил Ходжа.
– Вам, людям, никогда не понять, что такое воля для нас, джиннов, – после первого долгого глотка кивнул Бабудай-Ага. – Я служил многим. Обычно по исполнении трёх желаний мне было даровано право ждать нового хозяина и господина. Ещё три желания. Потом ещё и ещё. Люди менялись, их лица давно слились для меня в одну жестокую маску…
– А дедушка Хайям?
– Он был добр, – ровно подтвердил джинн. – Но и он имел свои цели. Я никого не осуждаю. Есть люди, есть джинны, одни служат другим, в этом проявляется воля Аллаха. Но до твоей женщины, почтенный Багдадский вор, ещё никто не даровал мне свободы…
– Она прелесть, – царственно согласился Оболенский. – И по своей воле я не уйду из её плена никогда.
Нежная Джамиля лишь теснее прижалась к широкому плечу рослого россиянина, и её взгляд блуждал в неведомых далях. Она нашла своего храброго льва, а остальное было лишь прилагательным…
– Я бы хотел хоть чем-то отблагодарить её и всех вас. Чем-нибудь посерьёзнее пива.
– У меня есть желание! – сразу поднял руку довольный Ахмед, но, встретив укоризненный взгляд жены, осёкся. – То есть у нас есть желание, одно на двоих…
– Оно не в моей власти, – хмыкнул мудрый джинн. – Ибо его уже исполнил Всевышний, через восемь месяцев у вас будет мальчик.
– Тогда, пожалуй, я тоже воздержусь от желания, – подумав, решил Ходжа. – Пусть оно исполнится не сейчас, но в момент, угодный небесам…
– А я… мне… – начал было Оболенский, но опустил глаза, и Бабудай-Ага понимающе хлопнул его по плечу:
– Я помню. В тот же день и тот же час. Это будет исполнено без твоей просьбы. Но что же хочет моя избавительница, чьё благородное сердце даровало мне высочайшее благо на свете – свободу?..
– Я не могу просить тебя оставить мне моего возлюбленного, – тихо начала она. – Мне известно, что далеко, в другом мире, его ждут жена и дети. Но если у меня всё же есть желание, то пусть…
– Слушаю и повинуюсь, госпожа, – тут же перебил её джинн, и никто так и не услышал, о чём просило сердце нежной Джамили…
Глава 52
О Аллах, помести в моё сердце свет…
Коран
…Я встал, наверное, часов в двенадцать, не раньше. Солнце вовсю било в окно! Насреддина на балконе не оказалось, видимо, он ушёл бродить где-нибудь и явится лишь под вечер, дорассказать мне окончание этой волшебной истории. Три почти полностью исписанные тетради валялись на подоконнике. Господи, что я там написал, чего мне тут нафантазировали, и ведь, главное, ни у кого не проверишь?!
Мой сотовый разразился стандартной мелодией Nokia. Номер был незнакомый, но голос…
– Лев?!
– Андрюха, чёрт побери, старик, карданный вал тебе в заднюю дверцу, где ты вообще пропадаешь? – Голос Оболенского умудрялся мгновенно заполнять всё пространство. – Мне тут передали, что у тебя поселился какой-то азиат, выдающий себя за Ходжу Насреддина? Так вот, гони его в шею! Будет врать, что знает меня, не верь! Слушай, ну сколько же аферистов развелось, хоть на улицу не выходи, а?
Я меланхолично шагнул к окну и глянул вниз. На площадке перед моим домом стоял домулло, закидывая на плечо дорожный хурджин. Увидев меня, он радостно улыбнулся и помахал мне рукой, предварительно поклонившись и приложив ладонь ко лбу и сердцу. Значит, действительно ему пора? Но самое удивительное, что рядом с ним на крепеньком сером ослике сидела красивая восточная девушка, сжимающая в руках старую медную лампу…
– Лёва-джан?
– Да?! – не сразу откликнулся он. – Андрюха, ты чего? Я ж говорю, это аферисты и…
– К тебе гости, встречай.
– Ты… серьёзно?
– Да. Куда уж серьёзнее.
– Тогда… скажи ей, что я… я её жду!
Оболенский повесил трубку. Вдоль улицы раздавался еле слышный цокот маленьких подковок. Им далеко добираться до Москвы, но зато теперь я точно знал желание сердца Джамили.
Храни Аллах любящие души любой веры, и пусть всё будет как будет…
Если Бог повелел мне стоять на краю,Если чашу с вином я отравленным пью,То пусть дважды умру за безумных влюблённых,О которых пишу, о которых пою…
