Ознакомительная версия. Доступно 67 страниц из 331
звали старые корниловцы, почти с основания полка был в пулеметной роте и занимал там командную должность. Наше Отечество не знало шовинизма, и, не говоря уже о славянах, но и всякий другой, какой бы национальности он ни был, если он больше других соответствовал условиям и отвечал требованиям службы, мог рассчитывать занять подобающее положение в стране, независимо от полноты знания русского языка. В особенности в военное время, а тем более в исключительной обстановке, в которой протекал 1-й Кубанский поход.
Знавшим Мато напомню, а для других, чтобы они имели о нем представление, – нарисую его портрет. Вся наружность его говорила о нем как об отчетливом и подтянутом офицере. Среднего роста, коренасто-мускулистый и подвижной, постоянно чисто выбритый, с приглаженными усами, аккуратно одетый в куртку из шинельного сукна и в бережно сохраненной фуражке с черно-красным околышем, он резко выделялся из толпы и был всюду очень заметен. Прекрасно знал личный состав роты, уступая только, пожалуй, нашему незабвенному и всеми уважаемому командиру роты – есаулу Николаю Васильевичу Милееву.
В бою ли или вне его Мато пребывал постоянно и неизменно в сдержанно-веселом настроении, и если замечал у кого-нибудь из своих пулеметчиков некоторый упадок духа – замкнутую молчаливость, – то всегда шуткою старался вывести его из этого состояния…
– Ты, Слонтик, когда други раз будешь купить гусь, – сказал он однажды поручику Слониму[250], едва прожевывая недожаренного и твердого, как резина, гуся, есть которого пришел по особому приглашению его пулеметчиков, – так посмотри ему немножко у зуби…
Говорил он вообще с большим акцентом, но это вызывало только веселость у «публики» в семейном кругу и придавало, казалось, большую официальность его авторитетным указаниям по службе или боевым приказаниям. Держался он с большим достоинством, так что никому и в голову не приходило обращать внимание на его нерусский выговор.
– Пидпоручик Левашев[251], потрудитесь намазивать двуколька, польк идиот у ночь, да не пева колеса песни. Я даль Зиков банка тавот.
Так распоряжался он на стоянке и так отдавал приказания перед боем:
– Слонтик-са први, други и пети пулаяет, код подпульковник Зазулевски, поручик Катаев-са трети пулемет код пудпольковник Головко. Господин капетен Чубарев, потрудитесь со сви пулемети Кольта наступать по дорога, – и так далее.
Отдавал он боевые распоряжения деланно-резким голосом и всегда очень продуманно и соответственно обстановке.
Кто-то ему неправильно истолковал слово «потрудитесь», и оно ему, видимо, понравилось, и он его употреблял очень часто и не всегда кстати… Так, например, с этим словом «потрудитесь» он обратился однажды к генералу Кутепову – не то с докладом, не то с просьбой, – но чуткий начальник сразу понял, в чем тут дело… Во всяком случае, это слово он убежденно считал весьма вежливым в обращении. Все эти подробности я описываю нарочно, так как знаю, как они дороги тем, кто по службе был близко связан с незабвенным и дорогим Мато.
Если в бою в каком-либо месте по всем признакам становилось жарко, то туда, помогая тащить пулемет, спешил Сумайсторчич. Своими широченными прыжками, с болтающейся и хлопающей по бедру огромной полевой сумкой со всей своей канцелярией, он всегда был заметен в тех местах боя, которые по тяжелым обстоятельствам более, чем другие, привлекали к себе внимание всех. На походе он шел пешком и при остановке на ночлег, после обхода всех хат, занятых его пулеметчиками, он приходил к себе спать последним.
Будучи сам очень здоровым человеком, он не знал и не признавал болезней и относительно заболевших обыкновенно заявлял:
– У меня есть больни и не больни. Если больни, то потрудитесь у лазарет.
Но однажды, помогая протаскивать через ручей пулемет, он упал в воду, вымок до костей и простудился. С высокой температурой он оставался верен себе и, несмотря на уговоры командира роты – сесть на двуколку, – продолжал идти пешком, но уже в последующем затем бою он не проявлял присущей ему подвижности. В этом бою, пренебрегая применением к местности, он ходил открыто, и по околышу его фуражки, обнажив картонную подкладку, пуля провела борозду, не задев головы.
А однажды с ним был такой случай. В ночном переходе армия шла по необозримым дождевым лужам – не по дорогам, а просто по соображениям, где лучше пройти, соблюдая лишь направление марша. Широко по полю расползлись люди, лошади, двуколки… У застрявших в грязи повозок, не соблюдая тишины, повсюду раздавались смешанные голоса… Вдруг в одном месте, с отборнейшей бранью, раздался грубый, резкий голос, заставивший всех замолчать: «Я тебе покажу, туды-растуды, тебе, австрийская морда, как бить русских солдат»… и т. д. Но не успел еще кричавший замолчать, как у этого места послышалось хлюпанье лошадиных копыт и на фоне неба вырисовалась верхом на лошади фигура генерала Корнилова и рядом с ним полковника Неженцева. Сзади них ехали текинцы, и один из них полой своей бурки прикрывал горевший фонарь.
– Кто здесь так ругается? – спросил генерал Корнилов, осаживая лошадь.
– Господин пульковник, – тише чем вполголоса начал докладывать подошедший к полковнику Неженцеву Сумайсторчич, но так, что и генерал Корнилов мог слышать его доклад, – я со официрима сам вытаскивал двуколька и хотел вибросать тяжели вещи, а там накривши со бурка лежит З…
Но ему не дали докончить доклад. Подозвавши к себе командира полка, генерал Корнилов без единого слова тронул свою лошадь, а за ней и вся кавалькада двинулась дальше…
По окончании Кубанских походов поручик Сумайсторчич, как идеалист, отказался от своего права уехать на родину – в Югославию, – продолжал служить в полку и был убит в походе на Москву, под Курском.
Наши братья-славяне, по собственной инициативе, руководимые только величием славянской души, пополняли ряды Добровольчества; и большинство из них, как наш корниловец Сумайсторчич, – «души свои положили за други своя»… Вечная память им, а уцелевшим – слава!
Не в пример прочим странам, многим обязанным России, не признавший советской власти король Югославии пытался было помочь вооруженной силой «брачам руссам», но отказавшие нам в помощи «наши союзники» не позволили ему это сделать.
Помочь славянским странам – Болгарии, Сербии, Черногории – русские цари считали своим долгом и в этом отношении ни с чем и ни с кем не считались, но слабая Югославия, к великому сожалению, в своих решениях внешней политики всегда зависела от «великих» держав.
К. Васильев[252]
Бой у хутора Новолокинского[253]
1-го батальона Корниловского Ударного полка, в составе всего около 100 человек, против 4000-го отряда красных
Во-первых, этот бой знаменателен тем, что по превосходству во много
Ознакомительная версия. Доступно 67 страниц из 331
