Ознакомительная версия. Доступно 67 страниц из 331
class="p1">Только к вечеру останавливаемся мы на опушке леса. Здесь идет переправа через реку. И недалеко за ней въезжаем в немецкую колонию… Белые, крытые черепицей домики, чистые улицы, пивоваренный завод, Bierhalle, люди хорошо одеты…
Вошли в дом, битком набились в маленькую комнату. Усталые, голодные, нервноизмученные. Впереди – никакой надежды: строевые части уменьшились до смешного, Корниловский полк сведен в одну роту; с другими полками почти то же; снарядов нет, патронов нет; казаки разбегаются по домам, не желая уходить от своих хат. Настроение тревожное, тяжелое… «Господа! выстрелы! слышите!» – говорит кто-то. И все вышли из хаты. Донеслись выстрелы. Прожужжала и лопнула над улицей шрапнель.
Нагнали нас. Наступают. Всех могущих собирают в бой. Люди – как тени. Не спали, не ели, в беспрестанном нервном напряжении. Лениво, устало идут в бой, и каждый знает: тяжело ранят – не возьмут, бросят.
Трещит стрельба, рвутся снаряды. Колонка малая. Все скучились на главной улице. Все лишнее приказано уничтожить, обоз сократить до минимума. К реке везут орудия, ломают их, топят. В пыли на дороге валяются изломанные, смятые духовые инструменты. Разбивают повозки. Выбрасывают вещи… А стрельба охватывает колонку кольцом.
Вдруг артиллерия смолкла. Из далекой темноты донеслись дикие, неясные крики. «Ура! Слышите – ура! Атака! Атака!» – взволнованно заговорили на подводах, завозились, подымаются. «Не волнуйтесь, господа, это наши черкесы атаковали артиллерию», – вполголоса говорит проезжающий верховой.
Обоз тронулся. Дует ветерок, то теплый, то холодноватый.
* * *
Ночь темная. Тихо поскрипывая, черной лентой движется в темноте обоз. Рядом проезжают верховые – вполголоса, взволнованно говорят: «Господа, приказано – ни одного слова и не курить ни под каким видом – будем пробиваться через железную дорогу».
В эту ночь под Медведовской решится судьба. Вырвемся из кольца железных дорог – будет хоть маленькая надежда куда-нибудь уйти. Не вырвемся – конец. Обоз едет, молчит, притаился. Только поскрипывают телеги да изредка фыркают усталые лошади…
Далеко на востоке темноту неба начали разрезать серо-синие полосы. Идет рассвет. Вдруг тишину разорвал испуганный выстрел, и все остановились. Смолкло… другой… третий… Стрельба. Треск ширится. Громыхнула артиллерия, где-то закричали «Ура!», с остервенением сорвались и захлопали пулеметы…
Все приподнялись с подвод, глаза впились в близкую темноту, разрезаемую огненными цепочками и вспышками, холодная нервная дрожь бежит по телу, стучат зубы… Прорвемся или нет? «Артиллерия вперед! Передайте живей!» – кричат спереди. «Артиллерия вперед!» – несется по обозу, и орудия карьером несутся по пашне…
Бой гремит. Взрывы – что-то вспыхнуло, загорелось, затрещало. Это взорвались вагоны с патронами – горят сильным пламенем, трещат, заглушая стрельбу. «Господа! ради Бога, скорей! Снаряды из вагонов вытаскивать! Кто может! бегите! Ведь это наше спасение! Господа, ради Бога!» – кричит по обозу полковник Кун[247]. Раненые зашевелились, кто может, спускаются с телег, хромают, ковыляют, бегут вперед – вытаскивать снаряды.
Уже светает. Ясно видны горящие пламенной лентой вагоны. Кругом них суетятся люди, отцепляют, вытаскивают снаряды. И тут же трещат винтовки, клокочут пулеметы… Вдали ухнули сильные взрывы – кавалерия взорвала пути. «Обоз вперед! рысью!» Обоз загалдел, зашумел, двинулся… Прорываемся.
Вот уже мы рысью подлетели к железной дороге. Здесь лежат наши цепи, отстреливаются направо и налево. Стучат пулеметы. Наши орудия бьют захваченными снарядами. А обоз летит в открытые маленькие воротца, вырываясь из страшного кольца…
Свищут пули, падают раненые люди и лошади. На путях толпятся, кричат, бегут. По обеим сторонам лежат убитые. Вон лошадь и возле нее, раскинувши руки и ноги, офицер во френче и галифе. Но на мертвых не обращают внимания. Еле-еле успевают подхватить раненых. Под взрывы снарядов, свист дождя пуль, с криком, гиком перелетает железную дорогу обоз и карьером мчится к станице.
Въехали в Дядьковскую. Оказывается, сегодня праздник. Народ нарядный. На окраину высыпали ребятишки. Мальчики в разноцветных бешметах, девочки в ярких платках. Смотрят на нас удивленными большими глазами, потом что-то кричат нам и бегут вприпрыжку за подводами…
В Успенской встречаем мы вербное воскресенье. В большой церкви – служба. Все – с вербами и свечами. Храм полон, больше раненых. Впереди, к алтарю – Деникин с белым Георгием на шее, Марков, Романовский, Филимонов, Родзянко. В разговорах на паперти узнаем, что приехала с Дону делегация, зовут туда, что донские казаки восстали против большевиков и уже очистили часть области. Все радостны. Неожиданный просвет! Едем на Дон, а там теперь сами казаки поднялись! Какая сила!
* * *
В Новочеркасске как будто ничего не менялось. Опять на чистеньких улицах мелькают разноцветные формы военных, красивые костюмы женщин, несутся автомобили, идут казачьи части. Только раненые корниловцы явились диссонансом. Хромые, безрукие, обвязанные, с бледными лицами, идут они по шумящим, блестящим улицам…
Для раненых отвели лазареты в городе, и мы легли в Епархиальное училище. Большое здание, почти на краю города, все в зелени. Вдали виднеется бесконечная степь. Все комнаты-палаты полны ранеными, больными. В палатах, коридорах суетятся изящные сестры и волонтерки.
Чаще, чаще у дверей Епархиального училища появляются женщины с взволнованными лицами. Они останавливают встречных раненых, спрашивая дрожащим голосом: «Скажите, пожалуйста, не знаете ли вы… Он маленький такой, брюнет… не здесь ли он?..» Лица у них исстрадавшиеся, в глазах слезы, губы дергаются. Это матери разыскивают своих детей.
Одни из них находят, другие узнают о смерти, третьи ничего не могут узнать. И все они плачут, не в силах сдержать ни своей радости, ни горя, ни страшной неизвестности… Подошла красивая девушка: «Господа, не знали вы корнета Штейна?» – «Нет, простите, одну минуту, я сейчас спрошу. Господин ротмистр! Подите сюда, пожалуйста!»
Подходит ротмистр. Она спрашивает, а он неловко мнется. «Я невеста корнета Штейна, вы не бойтесь, я знаю, что он убит, но я хочу все, все о нем узнать… если можете, расскажите, пожалуйста…»
Ротмистр рассказывает красивой девушке, как жених ее с другими офицерами поехал в разъезд, как их захватили в хате крестьяне и изрубили топорами, как потом, взяв слободу, кавалеристы мстили за изуродованные трупы. А девушка слушает, строгим, красивым лицом глядя на ротмистра. Он кончил. «Спасибо», – говорит она, протягивая руку.
А. Рябинский[248]
Братья-славяне[249]
К полковому празднику, когда «бойцы вспоминают минувшие дни», на страницах родного журнала я хочу почтить память наших братьев-славян корниловцев, считавших, что помочь России уничтожить заразу интернационализма есть долг каждого славянина.
И таковых в Доброармии было немало. Приведу для примера одного из них, того, кого я близко знал, поручика Сумайсторчича, Матвея Михайловича, служившего раньше в австрийской армии и прекрасно изучившего пулеметное дело.
Мато, как его
Ознакомительная версия. Доступно 67 страниц из 331
