разделявший все их труды и страдания. Со временем Александра Македонского ни одно европейское войско не бывало на берегах Аму-Дарьи, к которой приблизились русские.
Составив ружья, стали варить пищу, поить верблюдов. Бедные животные не пили четвертые сутки. Кавалерия ушла на разведку; командующий войсками проехал со свитой к реке, до которой оставалось еще 10 верст. Тихо протекала Аму в своих отлогих песчаных берегах; вода мутная, желтоватая, но вкусная. На отмели реки сидел каюк[19] с десятком туркмен, из числа тех, которых разогнали наши казаки. Уральцы вызвались завладеть этим каюком. Они разделись до рубашек и, держась за гривы лошадей, пустились вплавь; перешли через мель, опять поплыли. Туркмены, видя беду, спрыгнули в реку – человек пять доплыли до другого берега, остальные потонули. Тогда уральцы стащили каюк с мели и вернулись обратно; в каюке оказалось 30 баранов, лошадь и корова. Кауфман, кроме живности, подарил лихим уральцам сто рублей; каюк же должен был служить для переправы войск. У нас с собой было только 3 понтона, четвертый бросили дорогой.
Из них снарядили маленькую флотилию, под начальством унтер-офицера Зубова, бывшего моряка; нашлось еще два матроса, посадили стрелков и приказали им нахватать побольше каюков. Туркмены следили за ними с того берега и пустили штук 25 ядер, но Зубов отлично лавировал, так что ни одно не попало. Оказалось, что у хивинцев на той стороне стояла крепость, под стенами которой был разбит их лагерь. Генерал вызвал к берегу конный дивизион. Орудия скоро пристрелялись, и каждая граната производила сильное разрушение; мало-помалу хивинцы очистили и свой лагерь, и крепость.
Было видно, как, уходя, они потащили за собой два подбитых орудия. Тем временем флотилия Зубова успела наловить каюков, и 18-го числа началась переправа. Она шла целый день, без всякой помехи, из чего можно было заключить, что хивинцы вовсе не способны к обороне. На том берегу тихо, сонно, крепость оставлена без защиты. Переправой русских войск распоряжались саперы. Славный народ! Во время похода они рыли колодцы, спускались на дно, вымеривали глубину воды, а теперь молодецки нагружали на этом берегу и разгружали на том: без них как бы плохо было! Отряд расположился лагерем возле крепости, в песчаной котловине; кругом в два яруса тянулись бугры наносного песка, а версты за две от лагеря начинались уже кишлаки, или сады. Наши фуражиры скоро добыли порядочно клевера, но жителей не видали: все попрятались.
На другой же день они явились сами; в лагере открылся базар.
Хивинцы навезли муки, цыплят, овец, овощей, пшеничных лепешек, абрикосов, риса, сахара, чаю, травы для лошадей.
Солдаты рассыпались между телегами; кто знал по-татарски или по-киргизски, тот живо кончал дело; большинство же обходилось каким-то непонятным для постороннего знаками и жестами. Хивинцы не хотели брать наших бумажек; за все платили им серебром. Народ этот – невысокий, худой, с длинной черной бородой и недобрым выражением лица;
одеты в широкие шаровары, рубашку и халаты; почти все босы; на голове – высокая мерлушечья шапка; халаты стеганные, на вате. Наших солдат они нисколько не боялись и лупили за каждый пустяк втридорога, а прежде думали, что придет урус, все даром заберет. Таковы уже все азиаты.
Прошло три дня; хивинцы прекратили подвоз. После узнали, что ханские войска пригрозили жителям, чтобы они не смели выезжать на базар. Тогда командующий войсками отрядил полковника Чайковского узнать местность и запастись фуражом. Через полчаса пути отряд вступил в плодородную страну, где по обе стороны тянулись поля, засеянные хлебом; немного дальше начинались сады, в которых росли яблони, груши, абрикосы, вишни, высокие столетние вязы, под которыми журчали ручейки; над дорогой свешивалась шелковица, обсыпанная сладкими белыми ягодами. Из-за желания выглядывали серые глиняные жилища узбеков. Так называются коренные жители ханства, помещики. Их жилища огорожены крепкими глиняными стенами, сажени три высотой, а по бокам – башенки; вход запирается тяжелой дверью. В домах – темно, мрачно; окон нет, а просто дырки в стене; у богатых узбеков дома убраны коврами, яркими циновками, одеялами и подушками. Начальник отряда сам заходил в дворы и, где хозяева были дома, объявлял им, чтобы везли в лагерь на продажу свои продукты; где же хозяев не было, там разрешалось брать корм для лошадей даром. По дороге беспрестанно попадались мостики, перекинутые через арыки, или оросительные канавы. Если бы хивинцы сумели приспособить такую местность к обороне, то наши потери могли быть очень велики; что ни дом, то крепость; деревья, кустарники, канавы, – что может быть выгоднее для упорной обороны? Выйдя из садов, отряд увидел под стенами крепости толпу туркменов; после двух-трех выстрелов из горных орудий она укрылась за стены Хазар-аспá. – Так называлась хивинская крепость. Постояв около часа друг против друга, наши повернули в лагерь.
На другой день выступил по той же самой дороге весь туркестанский отряд; Хазар-аспá заняли без выстрела. Это оказалась довольно порядочная крепость, лучше самой столицы;
окружена со всех сторон озером и прилегающими садами; стены высокие, с зубцами; ворота также высокие, по обе стороны которых кирпичные башни. Жителей в этом городе тысяч шесть; многие перебрались сюда, заслышав о походе русских, в надежде, что крепость будут защищать. Сначала они робели, но когда Кауфман объявил, чтобы они продолжали заниматься своим делом, то в этот же день открылся базар. В крепости нашли несколько пушек, множество фальконетов, пороху, фуража и старинную карету на высоких рессорах. 27 мая отряд двинулся дальше. По всему пути народ высыпал на дорогу, заявляя свою покорностью; в знак мира, жители подавали хлеб, абрикосы; иные успели разбить для ночлега палатки, как было получено от хана письмо; он писал, что хивинцы драться не желают и сдают свою столицу без боя. Главнокомандующий написал ответ и требовал, чтобы хан завтра выехал навстречу, и что русские войска все-таки пойдут вперед. Старик-хивинец, взяв это письмо, сказал, что русские уже берут города и два хивинских батыря убиты. Тут только командующий войсками узнал, что отряд Веревкина стоит под стенами столицы.
Наши успели отнять 4 орудия и готовили в стене пролом; сам Веревкин получил тяжелую рану в голову, так что должен был сдать начальство старшему после себя полковнику Скобелеву. Тогда генерал послал в этот отряд приказание прекратить бомбардировку. Рано поднялись войска на последнем переходе; всем хотелось поскорее добраться до этой, точно заколдованной, Хивы. Из половине дороги повстречались толпа всадников, на чудесных жеребцах, украшенных богатейшей сбруей и с щегольскими на седлах чепраками. Все думали, что выехал хан, но оказалось, что это было его дядя Сеид-Умар, старик лет 70,
