месяц ушли обе служанки, не получив своего заработка, а вскоре, аккурат перед Летним поворотом, мать заявила, что они с Элани переселяются за город.
У Элани будет новый отец, вернее, отчим. Он вдовец и далеко не бедный – владеет пастбищами и отарами. Этот человек не станет корить женщину, которую примет в свой дом, тем, что у нее есть ребенок от другого мужчины.
* * *
Элани никогда не видела кракенов, но помнила, как они впервые произнесли ее имя.
Человек, которому предстояло заменить ей отца, звался Элиамом. Его богатство было у всех на слуху, как и его щедрость. Элиам имел каштановую бороду, шевелюру заплетал в длинную косу. Он был таким же рослым и сильным, как отец Элани, вот только в его глазах она видела то, чего никогда не замечала в отцовских. Нечто такое, чего пока не могла понять.
Элиам улыбался, когда новая жена представляла ему падчерицу. Он взял Элани за руку, и заахал от восхищения, и осыпал похвалами ее наряд и прическу.
– Да ты уже почти женщина, – сказал он.
– Да ты ровесница моему Эльбу, – сказал он.
– Да ты красавица, дочь моя, – сказал он.
Синолиза сочла эти комплименты добрым знаком, а вот Элани оцепенела от страха.
Потому что услышала шепот кракенов.
А знаешь ли ты, Элани, как мы охотимся на синеспинника? Он самый громадный и могучий из китов, но мы сильнее, потому что нас много. Не нападаем сразу на большую мать, а ловим детеныша. Если удастся схватить детеныша, большая мать непременно обезумеет.
Когда детеныш попал в беду, большая мать должна броситься на выручку, таков уж родительский долг. Забыв всякую осторожность, она мчится вдогонку за нами, и на глубине мы хватаем ее, и цепляемся щупальцами за кораллы на дне, и держим добычу крепко-крепко.
На подмогу спешат все наши родичи, и большой матери уже не вырваться. Мы клюем ее плоть, и соленая вода мутнеет, чернеет от крови из ее огромного сердца. Наконец она лишается сил, судорожно глотает Морайбе – и все, теперь она корм для нас.
А после мы съедим и ее детей, если захотим. Когда убита мать, с детьми справиться легче легкого.
Вот так мы охотимся на синеспинников. Заманиваем мать на глубину, хватаем и пожираем.
Мы дети Морайбе, а синеспинники, хоть и плавают в ее объятиях, не родня морю. Мы дышим водой, а синеспинникам приходится плавать наверху, чтобы дышать воздухом. И если не отпускать большую мать с глубины, если держать ее крепко-крепко, она будет биться, извиваться и молить о пощаде, но рано или поздно начнет дышать нашей матерью. И стоит ей наглотаться Морайбе – все, она корм для нас.
Видишь, как глотает, как тонет твоя мать?
Ее уже нет, а ты слаба, ты беспомощна.
Что под водой, что над волнами – нет никакой разницы.
Охота везде одинакова.
Вот что шептали кракены, и Элани понимала: они не лгут. Ее мать пресмыкается перед мужчиной, не жалеет для него ласки и лести, а он все липнет взглядом к падчерице. Нетрудно догадаться: это не муж и не отец. Это волк, пестующий ягненка.
Элани метнулась в свою комнату, и захлопнула дверь, и распласталась на ее филенках, и взмолилась о том, чтобы все оказалось неправдой: ее отец не остался навсегда в объятиях Морайбе и она не ощущала во рту родную кровь в миг его гибели.
Рыдая, Элани молилась о невозможном, а кракены шептали, что отца уже не вернуть. «Воробей» лежит на морском дне, и они теперь гнездятся в его трюме.
Синолиза колотила в дверь, упрашивала впустить ее. Элани слышала, как она оправдывается перед хищным зверем.
– Элани не такая, – снова и снова повторяла мать. – Она хорошая девочка. Она будет тебя слушаться. Я ее заставлю слушаться!
Она захлебывалась криком и срывалась на визг, обезумев от ужасной мысли, что ее могут выставить за порог. А Элани, слушая ее клятвенные заверения и снисходительные смешки Элиама, осознала, что осталась без матери. Синолиза чем угодно пожертвует, чтобы угодить новому мужу. Чтобы не вернуться к проклятому морю и рыбьим потрохам.
А кракены хихикали и томно ворочались в пучине Морайбе.
Юный синеспинник самый вкусный. Ни костей, ни хрящей. Когда мать убита, его совсем легко поймать. Обовьем детеныша щупальцами, утянем на дно – и все, он наш корм.
* * *
Элани никогда не видела кракенов, но плавала среди них.
Она кувыркалась в быстрых черных токах Морайбе, находила приют у сородичей, в грудах сплетенных тел, под гигантскими раковинами убитых в незапамятные времена храмовых крабов. Она ощущала трение песка о кожу, зарываясь в него по глаза, и набрасывалась из засады на добычу, и терзала ее, и пировала вместе с кракенами, и во рту был вкус крови.
Порой песни кракенов звучали так громко, что Элани тонула в их сытой радости. Когда Синолиза перечисляла, что из своих вещей дочь может перевезти в новый дом, та могла лишь угадывать слова по губам, потому что голоса кракенов гремели в ее голове, будто бьющиеся в мол волны.
В другое время голоса были слабы, как пальцы спящей Элани на одеяле, – это означало, что кракены преследуют стаю нарвалов за льдистым северным горизонтом. Но снова и снова они взывали к девушке то издали, то изблизи, как приливы и отливы, но никогда не пропадали совсем.
Элани катила тачку с вещами, и ее сопровождали кракены – дивились колесной штуковине, груженной дорогими девушке и ее матери вещами. А завидев крытый гонтом, с массивной деревянной дверью и ставнями дом из колотого камня, азартно зашептались между собой: как бы проникнуть внутрь да изъять съестное.
Но сильнее всего их впечатлили стада овец на пышных лугах Элиама. Слыханное ли дело, чтобы добыча смиренно дожидалась, когда ее сожрут?
Кракены смотрели и слушали, как Элани вселяется в дом приемного отца. Но стоило появиться сыну Элиама, и они в панике отпрянули, замутив ей взор своими чернилами.
Эльб был ровесником Элани, но имел глаза грейбанского воина, вернувшегося из кровавого набега на чужие берега; в этих глазах девушке грезились и доброе веселье, и злая ирония. Тихим призраком юноша крался по сумрачным залам и коридорам отцовского дома вслед за сводной сестрой, не отрывая от нее своих древних всепонимающих очей.
Синеспинник рождает синеспинника, мурена рождает мурену, – говорили кракены. – Остерегайся его!
Коридор за коридором, комната за комнатой… Эльб маячил у Элани за спиной, когда она изучала библиотеку, кухню и отведенную ей спаленку без засова на двери.
