Ознакомительная версия. Доступно 47 страниц из 233
солдат можно ручаться за порядок в городе?
– Будьте спокойны. Вы видели только что расклеенные объявления? Видели, кто их подписал?
– Полковник Перемикин, – сказал я.
– И баста. Точка. Теперь, правда, уже не полковник, а генерал. Сегодня после молебна генерал Родзянко его поздравил с производством. Но все равно, раз начертано его имя, то можете сказать всем гатчинским байбакам, что они могут спать спокойно, как грудные младенцы.
– Строг?
– В бою лют, стрелками обожаем. В службе требователен. В другое время серьезен и добр, но все-таки надо вокруг него ходить с опаскою, без покушений на близость. Зато слово его твердо, как алмаз, и даром он его не роняет.
– Шутки с ним, значит, плохи?
– Не рекомендовал бы. Он развлекается совсем по-своему. Да вот, сегодня, всего часа три назад, что он сделал! – Лавров вдруг громко, по-юношески расхохотался. – Подождите, я сейчас расскажу вам. Только отпущу этих четырех. (Надо сказать, что во все время нашего разговора он не переставал спокойно подписывать бумаги, отдавать приказания и принимать разношерстный народ.)
– Ну, теперь послушайте. Это – потеха.
И он передал мне следующее, что я передаю как умею.
По случаю благополучного занятия Гатчины назначен был в соборе молебен (звон к нему я слышал утром), а после него парад, который должен был принять генерал Родзянко. В храм прибыло все военное командование, все свободные от службы офицеры, присутствовал, конечно, и Перемикин, тогда еще полковник, а через полчаса генерал.
Но в начале богослужения у него вдруг всплыла в голове беспокойная мысль. Он за нынешний день отдал бесчисленное количество приказаний и в их числе распорядился, чтобы было перерыто, около Вайволы, шоссе, ведущее на Петербург. Город был почти пуст, а по данным разведки, где-то на полпути к северу задержалась большая красная часть с броневиком германского типа. От нее всегда можно было ожидать внезапного налета. И Перемикин
затревожился: точно ли было понято его приказание и приведено ли оно в исполнение.
Наконец он не утерпел. Подал головою знак своему адъютанту, и они потихоньку вышли из церкви на площадь, где дожидался их быстроходный автомобиль Перемикина с двумя шоферами-финнами, которые уже давно были известны своим баснословным финским хладнокровием, позволявшим им выполнять точно, безукоризненно и находчиво самые безумные виражи.
Быстро проскочили они Гатчину, артиллерийские казармы, заставу, Орлову рощу. У Вайволы толпились на шоссе люди с кирками, мотыгами и лопатами. Шли с предельной скоростью. На миг почудилось Перемикину, что перед ним мелькнула и тотчас же уплыла назад рассыпанная цепь пехоты. Он хотел уже остановить мотор. Но было поздно. За поворотом выросла красноармейская застава. Двое солдат с ружьями наперевес бежали к автомобилю,
При таком положении – все дело в находчивости… Перемикин приказал автомобилю остановиться, а сам вместе с адъютантом, как был в золотых погонах, высунулся и стал делать красноармейцам подзывающие жесты. Те не успели еще подбежать, как Перемикин издали закричал:
– Скорее, товарищи, скорее! За нами гонятся белые! Мы едем сдаваться красному командованию! Дорога каждая минута! Укажите, как здесь проехать в красный штаб! Да, впрочем, чего лучше, доставьте нас туда сами. Полезайте-ка, товарищи! Живо!
Оторопелые красноармейцы послушно полезли в автомобиль. Дверца захлопнулась. Перемикин послал озиравшемуся назад финну быстрый кругообразный знак указательным пальцем. В ту же секунду два револьвера уперлись в лбы красных солдат.
– Клади оружие!
Мотор круто повернулся назад и полетел стремглав в Гатчину.
В церкви пели «Спаси, Господи, люди твоя», когда в нее вошел незаметно и бесшумно Перемикин. Сдав своих языков конвою, он еще успел прослушать короткую, прекрасную проповедь отца Иоанна и отсалютовать шашкой на параде генералу Родзянко, поздравившему его с генеральским чином.
Но уже пора было мне откланяться. Лавров добродушно просил меня заходить почаще: «Вам нужны всякие впечатления, а я каждый день здесь буду торчать до глубокой ночи».
Я спохватился:
– Кому здесь сдают оружие?
– Спуститесь вниз, в контрразведку.
Обрывки
Только вчера (15 января 1927 года) вспомнил я о моей старинной записной книжке и с великим трудом отыскал ее в бумажном мусоре. Это даже не книжка, а побуревшие клочки бумаги, без переплета, исписанные карандашными каракулями; большинство страниц пропало бесследно.
Хлопотливый день моей явки к коменданту уцелел и помечен 17 октября. Выписываю скорее по догадкам, чем по тексту то, что тогда впопыхах занесено.
17 октября.
От Л. – в штаб корпуса. Это бывшая учительская семинария. Никогда не был. Прекрасное здание (внутри), большие залы. Свет, паркеты. Адъютант типичный штабной. Шикарный френч, лакированные сапоги, белые руки. Сам длинный, тонкий, вымытый. Пробор. Напоминает мне о старом знакомстве. Не вспомнил. Сделал вид: как же, как же. Фамилия птичья. Забыл. Смотрели на карту, чтобы меня ориентировать в положении. Штука: он плохо разбирается, читает карту «от топографической печки».
Начальник штаба Видягин. Рослый, хорошо сложен, сильный, строгий. Загорел густо, в оливковый цвет. Прилаживал и примерял полковничьи погоны (сегодня произведен; одна полоска лишняя). С ним, должно быть, тяжело. Ходит по кабинету. Большие шаги, крепко стучит каблуками. Весь прям, и грудь напружена. Голова бодливо опущена, руки за спиной, хмурится, лицо выражает важность и глубокую мысль. Наполеон?
Оба спрашивали о Горьком, о Шаляпине (то же и Лавров). Хотелось рассказать о словах Троцкого («Правда») на высшем совете (давно): «Гатчину отдадим, а бой примем около Ижорки, в местности болотистой (Лопатин) и очень пересеченной». Не решился. Все-таки не свой, полушпак. Оборвут.
В. спросил меня, не соглашусь ли я взять на себя регистрацию пленных и добровольцев. Конечно, не по мне, но… «Слушаю, господин полковник». Отпущен ты благосклонно. Однако суровая здесь атмосфера. Да и надо так.
Зашел в контрразведку. Там опять Кабин. Сдал наган казаку с веснушками и шевелюром. Он улыбнулся немного презрительно и горько: «Я бы свое оружие никогда не отдал». Мальчик! Портсигар в руках находчивого человека стоит больше, чем револьвер в руках труса. А сколько было людей невинно продырявлено дураками и рукосуями. Савинков мне говорил (1922 год, Ницца): «Верьте, заряженный револьвер просится и понуждает выстрелить». Но в отместку подхорунжему я сказал: «Я не жалею. У меня дома остался револьвер системы Мервинга, с выдвижным барабаном. Он не больше женской ладони, а бьет как браунинг». И правда, этот хорошенький револьвер лежал у меня между стенкой и привинченной к ней ванной. Его могла извлечь оттуда только маленькая рука десятилетней девочки.
Кабин провожал меня. Сказал:
– Поручик Б. предлагает мне служить в контрразведке. Помогите: как быть?
Я:
– Регистрировались?
– Да.
– В таком случае это предложение равно приказу.
– Но что делать? Мне бы не
Ознакомительная версия. Доступно 47 страниц из 233
