веревочке на убой?
«Не на таковских напал, герр[396] советник юстиции! Покувыркайся-ка теперь сам. Докажи, что ты не педофил!»
43
18 сентября 2004. Суббота 07.00–12.45
Первая половина сентября выдалась удручающе дождливой. И тут, как по спецзаказу, подали бабье лето со всеми атрибутами вплоть до косо летящих романтических паутинок. Утро субботы проснулось улыбчивым. В голубеньком небе ни помарки. Солнце, по которому средняя полоса России соскучилась, вскарабкалось на полагающуюся ему верхотуру. Особенного тепла в течение дня не ожидалось, но это было даже к лучшему. Воздух, остуженный осенью, приобрёл особую прозрачность, а с ней дополнительный объём изображения и звука, круче, чем в новомодных кинотеатрах 3D.
Поворот с дождя на вёдро[397] Маштаков расценил как одобрение его поездки свыше. Сказать, что он волновался, значит, ничего не сказать. Колотило Миху, будто с лютого похмелья. Ночью он не сомкнул глаз. Думал о вечном и жалел себя, дурака.
Горничная Нина Андреевна благословила его в дорогу: «Всё хорошо будет. Не самый ты плохой человек, Михаил, чтоб от тебя родные дочери отворачивались».
В своей манере Маштаков искал уважительную причину отложить экспедицию.
«Лучше совместить вояж с Дашкиным днём рождения. А чего? Меньше месяца осталось».
Нет, месяц — слишком долгая оттяжка. На день рождения нужно ехать отдельно, с хорошим подарком. Нельзя после трёхлетнего отсутствия сваливаться на праздник, как снег на голову.
«Здравствуй, дочка, я отец-подлец!»[398] — так аттестовал себя персонаж Владимира Басова в одном советском кино. Фильм забылся, а цитата, благодаря гениальному актёру, засела в памяти и была очень к месту.
После отражения налёта на охраняемый объект Михины котировки взмыли вверх. В том числе материальные.
Савельев поощрил отличившегося работника. Премией Маштаков грамотно обставил возмещение долга по алиментам. О поимке поджигателей дома известного коммерсанта написали местные газеты. В публикациях упоминалась и фамилия отличившегося смотрителя. Поэтому в ССП[399], куда Миха принёс сто тысяч рублей наличкой, его приходу удивились умеренно. По-бабьи посудачили, конечно, приставы-исполнители относительно щедрости Савелия, достойной лучшего применения, но в происхождении денег не усомнились.
Фактически указанная сумма была выручена от продажи золота. Скупщика Маштаков нашёл порядочного, не чета иуде Чердакову.
Узнав у пристава номер Татьяниного мобильника, Миха сообщил ей о платеже. Через неделю перезвонил. Удостоверился в получении денег. Ему показалось, что стальная интонация на другом конце провода сменилась ледяной. Реплики, правда, остались краткими, подчёркнуто безэмоциональными.
Он заикнулся о желании увидеться с дочками.
— Родительских прав ты не лишён, — услышал в ответ. — Формально имеешь право. Я передам им. Позвони в понедельник вечером. Посмотрим, захотят ли они тебя видеть.
Во избежание испорченного телефона надлежало лично поговорить с дочерьми. Но Миха, разволновавшись, замешкался. Озвучил мысль запоздало, когда в трубке уже пикали короткие гудки.
При следующем сеансе связи Татьяна объявила — встреча возможна, но в свою квартиру бывшего мужа она не пустит.
— А где тогда? — вновь опешил Маштаков.
— Ну, не знаю. Погуляй с ними. В кафе сходи, — экс-супруга смилостивилась, дала подсказку.
Переговоры оставили странное послевкусие. Будто общался с училкой, принадлежащей к той злобной породе, к которой средней школой привиты были страх и нелюбовь. С женщиной, находящейся в другом образе, Миха установил бы контакт без труда.
Вот так на собственной шкуре он удостоверился, что никто не отдаляется так далеко, как самые близкие некогда люди.
Из своей деревни до автостанции Маштаков добирался на перекладных. Несмотря на ранний старт, едва успел к девятичасовому автобусу. Билет купил аж на сороковое место.
По громкой объявили отправление. Миха полез через ущелье автобусного прохода, заставленного сумками (пассажиры не дураки, чтобы транжирить лишнюю копейку на багаж). Пробился в густонаселённый «хвост», где выяснил, что последнее место имеет нумерацию «38».
— А где тогда моё?! На крыше?
Хвать, оно оказалось впереди первого и второго кресел. Не пытаясь постичь кривоколенную логику администрации ПАТП[400], Маштаков вернулся в начало салона и плюхнулся на своё сиденье. В лобовое стекло смотреть куда приятней, чем задыхаться от выхлопа в самом «заду». Подумаешь, скрюченные коленки упёрлись в полку, предназначенную для сумки кондуктора!
С танковым рёвом тронулись, чтобы, проехав квартал, затормозить. Возле бульвара «Стометровка» подсаживали тех, кому в кассе не хватило билетов. Бабосы шли в карман товарищу водителю. Бизнес практиковался со времён Михиного студенчества. Влезло десяток человек с баулами, и в салоне стало не продохнуть. «ЛиАЗ» грузно дёрнулся, утрамбовывая стоячих пассажиров. Раньше такой маневр вызвал бы у Маштакова глухое раздражение. Возможно, он бы даже качнул права. Теперь критерии комфортности у него изменились.
Долгая тряская дорога — лучший катализатор для воспоминаний. Бытовые заботы остались на платформе с чужими провожающими. Все мысли заняли два человечка, которым Миха дал жизнь.
Даша родилась, когда они с Татьяной учились в универе. Оба на третьих курсах. Танюха — отличница и общественница, любимица преподавателей филфака, умудрилась обойтись без академа. Перешла на индивидуальное обучение. Крутилась, как белка. Сессии сдавала досрочно и только на «пятёрки». К яслям дочку начали приучать ещё до годика…
С малых лет Дашку отличал смышлёный характер. Один пример стал у Маштакова иллюстративным. Его он живописал при каждом удобном случае.
В девяносто первом от прокуратуры ему дали квартиру. Пусть хрущёвку, пусть на «Эстакаде», но отдельную и двухкомнатную. Как тогда они радовались с Танюшкой. Ликовали! Думали, что главные трудности позади, а впереди — только хорошее.
Миха, выкраивая свободные минуты, ремонтировал жилище. На выходных решил заделать щель в полу в межкомнатном проёме. Сквозило оттуда, как из погреба, хотя вроде пятый этаж. Обстругал планочку нужной длины, пошкурил её, приколотил гвоздиками и покрасил, чтобы колером сравнять с половицами. Домочадцам велел соблюдать осмотрительность, перешагивая препятствие.
Эмаль ПФ сохла, как ей и положено, медленно. Спустя полчаса Маштаков обнаружил на красивом порожке безобразный рельефный оттиск чьей-то ноги. Не понаслышке знакомый с наукой криминалистикой, он квалифицированно осмотрел место происшествия. Увы, фрагмент не имел индивидуальных признаков и не поддавался идентификации. Тогда следопыт начал примеривать к происшествию конкретных лиц. Начал с себя. В косо падающих лучах осмотрел подошвы тапок. Они были чистые. В смысле, грязные, но не в краске. Аналогично изучил шлёпанцы Татьяны.
Дашка носилась по квартире в шерстяных сереньких носочках.
— Иди-ка сюда, егоза, — поманил её пальцем папаша.
Девочка послушно подошла. Взгляд кристально честный. Поведение естественное.
— Покажи пятки.
Дочь поочередно подняла ноги. Обе стопы без пятнышка.
Миха вышел на площадку покурить. Следствие столкнулось с загадкой. Однако не из тех что остаются неразрешимыми. На гуманоидов списывать рано. В квартиру Маштаков вернулся, окрылённый
