– Да замолчи ты! – оборвал его Охотник.
– Но я попытался сделать комплимент, – возразил Мыслитель, – и оказать моральную поддержку. Он подходит к проблеме на высоком аналитическом уровне, без эмоциональных вспышек. Единственный способ найти решение в подобной ситуации.
При этом разумный компьютер мысленно вздохнул.
– Хотя я должен признать, – сказал он, – что не в состоянии разобраться в важности данной проблемы.
– Не обращай на него внимания, – посоветовал Охотник Блейку. – Я заранее принимаю любое твое решение. Если хочешь задержаться на этой планете, я согласен. Мы подождем.
– Ну конечно, – подтвердил Мыслитель. – Какие вопросы? Что такое одна человеческая жизнь? Ты ведь не останешься здесь дольше одной человеческой жизни?
– Сэр, – обратилась к Блейку Комната, – вы позволите включить свет?
– Нет, – сказал Блейк. – Пока не надо.
– Но, сэр, уже темнеет.
– Я люблю темноту.
– Может быть, желаете поужинать?
– Нет, не сейчас, благодарю.
– Кухня готова выполнить любой ваш заказ.
– Чуть позже, – сказал Блейк. – Я еще не голоден.
Они сказали, что не возражают, если он решит остаться на Земле и попытаться стать человеком. Но зачем?
– А почему бы не попробовать? – сказал Охотник. – Человек-женщина может передумать.
– Вряд ли, – сказал Блейк.
И в этом, конечно, было самое худшее: он знал, почему она не передумает, почему не захочет иметь ничего общего с подобным ему существом.
Но дело было не только в Элин, хотя Блейк знал: прежде всего именно в ней. Ему еще предстояло оборвать последние связи с человечеством, которое могло стать ему родным, с планетой, которая могла бы стать его первым и единственным домом, и теперь человеческая часть его сути не желала мириться с уготованным ей насилием, не хотела терять право первородства, не успев обрести его. И все это – дом, родина, родство – из-за своей недосягаемости где-то в глубине души становилось ему особенно дорогим.
Мягко звякнул колокольчик.
– Телефон, сэр, – сказала Комната.
Он протянул руку к телефону, щелкнул выключатель. Экран продолжал моргать.
– Вызов без видеопередачи, – объявил коммутатор. – Вы имеете право не отвечать.
– Ничего, – сказал Блейк. – Давайте. Мне все равно.
Голос – четкий, ледяной, лишенный всякой интонации – ровно произнес:
– С вами говорит разум Теодора Робертса. Вы Эндрю Блейк?
– Да, – сказал Блейк. – Как поживаете, доктор Робертс?
– Со мной все в порядке. Разве может быть иначе?
– Извините, я забыл. Не подумал.
– Поскольку вы не связывались со мной, я решил найти вас сам. Думаю, нам надо поговорить. Насколько мне известно, вы скоро улетаете.
– Корабль почти готов, – ответил Блейк.
– Путешествие за знаниями?
– Да, – подтвердил Блейк.
– Летите все трое?
– Да, все трое.
– С тех пор как я узнал о вашей ситуации, – сказал разум Теодора Робертса, – я об этом часто думаю. Несомненно, рано или поздно наступит день, когда вас станет не трое, а один.
– Я тоже так думаю, – сказал Блейк. – Но это произойдет очень не скоро.
– Время для вас не играет никакой роли, – сказал разум Теодора Робертса, – и для меня тоже. У вас бессмертное тело, которое можно разрушить только извне. А у меня нет тела вообще, и потому меня нельзя убить. Я могу умереть, только если испортится техника, содержащая мой разум. Не имеет никакого значения и Земля. Мне кажется, вам необходимо признать этот факт. Земля – не более чем точка в пространстве, крохотная, ничтожная точка. Если задуматься, в этой Вселенной так мало чего-либо, что действительно важно. Когда ты все просеешь через сито значительности, в нем останется только разум. Разум – общий знаменатель Вселенной.
– А человеческая раса? – спросил Блейк. – Человечество? Оно тоже не имеет значения?
– Человеческая раса, – ответил четкий, ледяной голос, – лишь мельчайшая частица разума. Не говоря уж об отдельном человеческом или каком ином существе.
– Но разве разум… – начал было Блейк и остановился.
Бесполезно, сказал он себе, разве может понять другую точку зрения существо, с которым он разговаривает, – не человек, а бестелесный разум, находящийся в плену предрассудков своего мира в не меньшей степени, чем существо из плоти и крови – своего. Утраченный для физического бытия, он, наверное, хранит о нем столь же туманные воспоминания, как взрослый – о собственном младенчестве. Разум Теодора Робертса существует в одном измерении. Маленький мир с гибкими параметрами, в котором не происходит ничего вне рамок движения мысли.
– Вы что-то сказали – или хотели сказать?
– По-видимому, – произнес Блейк, пропуская вопрос, – вы говорите мне это затем…
– Я говорю вам это затем, – сказал Теодор Робертс, – что знаю, насколько вы утомлены и расстроены. А так как вы – часть моего «я»…
– Я не часть вашего «я», – сказал Блейк. – Два столетия назад вы дали мне разум. С тех пор этот разум изменился. Он уже не ваш разум.
– Но я полагал… – начал Теодор Робертс.
– Я знаю. Очень любезно с вашей стороны. Но из этого ничего не выйдет. Я стою на собственных ногах. У меня нет выбора. В моем создании участвовало много людей, и я не могу разорвать себя на части, чтобы каждому вернуть долг: вам, биологам, которые чертили проект, техникам, изготовившим кости, мясо, нервы…
Воцарилось молчание. Затем Блейк быстро произнес:
– Простите. Наверное, мне не следовало этого говорить. Мне не хотелось бы, чтобы вы обиделись.
– Я не обиделся, – сказал разум Теодора Робертса. – Напротив, я вполне удовлетворен. Я могу теперь не беспокоиться о том, мешают ли вам мои склонности и предрассудки, которыми я вас наделил. Но я что-то разболтался. А мне надо еще сообщить вам нечто для вас важное. Таких, как вы, было двое. Был еще один искусственный человек, который полетел на другом корабле…
– Да, я слышал об этом, – сказал Блейк. – Я не раз задумывался – вам о нем что-то известно?
– Он вернулся, – сообщил разум Теодора Робертса. – Его доставили домой. Почти как вас…
– В состоянии анабиоза?
– Да. Но, в отличие от вас, в своем корабле. Через несколько лет после запуска. Экипаж испугался происходящего и…
– То есть мой случай уже никого особенно не удивил?
– Думаю, что удивил. Никому не пришло в голову увязать вас со столь давними событиями. Да и не так уж много людей в Космослужбе знали об этом. О том, что вы можете оказаться вторым из тех двух, начали догадываться незадолго до вашего побега из клиники, после слушаний по биоинженерному проекту. Но вы исчезли раньше, чем они смогли что-либо предпринять.
