– Тот второй был мужчина, – произнес он, чувствуя себя довольно глупо. – Он был…
– Не он. Она. Тем вторым была женщина.
Так вот оно в чем дело, ну конечно же, подумал он. Говоря «он», Теодор Робертс имел в виду «человек», а не мужчина или женщина, он просто не знал.
– Но Гортон? Разве ты не его дочь?
– Нет. У сенатора была дочь по имени Элин Гортон, но она умерла. Покончила жизнь самоубийством. При каких-то жутких и грязных обстоятельствах. Если бы это стало известно, карьера сенатора закончилась бы.
– И тогда ты…
– Именно. Но я об этом, естественно, ничего не знала. Сенатор узнал о моем существовании, когда начал раскапывать архивы программы «Оборотень». Увидев меня, он был поражен моим сходством с его дочерью. Конечно, я тогда находилась в анабиозе уже много лет. Выяснилось, что у нас с тобой, Эндрю, скверные характеры. Мы оказались совсем не такими, как они предполагали.
– Да, – согласился он, – я знаю. И теперь этому даже рад. Так ты все это время знала…
– Я узнала только недавно, – сказала она. – Видишь ли, сенатор держал Космослужбу в кулаке, а те делали все, чтобы сохранить в тайне историю с оборотнями. Поэтому, когда он пришел к ним вне себя от горя после смерти дочери, считая себя конченым человеком, ему отдали меня. Я считала себя его дочерью. Любила его как отца. Конечно, перед этим меня подвергли всяким там гипнозам и обработкам, чтобы внушить мне, что я его дочь.
– Наверняка ему пришлось пустить в ход все свои связи, чтобы замять историю со смертью родной дочери и подменить ее тобой…
– Другому это не удалось бы, – с горечью произнесла она. – Сенатор замечательный человек и чудесный отец, но в политике у него железная хватка.
– Ты любила его?
– Да, Эндрю, – кивнула она. – Во многих отношениях он для меня все еще отец. Даже представить невозможно, чего ему стоило сказать мне правду.
– А тебе? – спросил он. – Тебе это тоже кое-чего стоило.
– Разве ты не видишь, – сказала она, – что я не могла остаться. Я не могла остаться, зная правду. Как и тебя, меня ждала жизнь уродца, отщепенца, обреченного жить вечно. А что осталось бы у меня, когда умрет сенатор?
Блейк понимающе кивнул, думая о том, как те двое людей, два человека, принимали это решение.
– И потом, – добавила она, – мое место с тобой. Мне кажется, я поняла это сразу, когда ты, весь промокший и продрогший, забрел в тот старинный каменный дом.
– Но сенатор сказал мне…
– Что я не хочу тебя видеть, что я не хочу с тобой разговаривать.
– Но почему? – спросил он недоуменно. – Почему?
– У тебя пытались отбить охоту остаться, – объяснила она. – Было опасение, что ты не захочешь расстаться с Землей и откажешься лететь. Тебе старались внушить, что с Землей тебя ничего не связывает. И сенатор, и разум Теодора Робертса, и все остальные. Потому что мы должны были лететь. Мы с тобой посланцы Земли – дар, который Земля посылает Вселенной. Если населяющему Вселенную разуму, мыслящей жизни суждено когда-либо постичь то, что происходит, уже произошло, произойдет в будущем и какой во всем этом смысл, то мы с тобой можем помочь в этом.
– Так значит, Земля все же наша родина? Земля не отреклась от нас?..
– Конечно, нет, – сказала она. – Теперь тайна раскрыта, все о нас знают, и Земля гордится нами.
Он прижал ее к себе, зная, что теперь у него есть и всегда будет дом – планета Земля. И человечество всегда будет с ним, куда бы они ни полетели. Потому что они – продолжение человечества, его руки и разум, протянувшиеся к таинству вечности.
