Тангейзер натянул тетиву и выстрелил в крайнего человека справа.
Потом он вставил новую стрелу и пронзил ею крайнего слева.
Все мушкетеры яростно работали шомполами. Когда второй их товарищ упал, двое в центре шеренги осознали меткость лучника и обратились в бегство. Одному из них стрела пронзила спину, а другой скрылся из виду. Пятый ополченец бросил мушкет, что значительно увеличило его скорость, и тоже успел сбежать. Шестого Тангейзер подстрелил, когда тот повернулся, решив последовать примеру товарища. Стрела пробила ему обе ноги, пришпилив их друг к другу, и он с криком упал навзничь – могилой ему стала река.
К тому времени Матиас уже вставил в лук новую стрелу. Между этой пристанью и следующей к воде спускалась широкая лестница. Наверху виднелись факелы и отряд милиции: разноцветное знамя, красные и белые повязки на рукавах… Госпитальер назвал бы это паломничеством к смерти, если бы кого-то интересовало его мнение. Он пустил стрелу в скопление людей, чтобы напомнить о себе. Послышались испуганные крики.
Корма продолжала медленно поворачивать вправо.
На втором причале собрались зеваки, особый интерес у которых вызывал обугленный штукатур. Рыцарь выстрелил одному из них в живот, чтобы дать им другую тему для разговоров. В колчане осталось шесть стрел, и он повесил его на плечо. Еще у него была дюжина стрел для лука Алтана. Бросив взгляд поверх редута, Тангейзер обнаружил, что на заграждении никого нет – по крайней мере, насколько хватало глаз. Сотни трупов бились о корпуса лодок и – словно заграждение было предназначено именно для этой цели – собирались в центре в омерзительный косяк. Ближняя к берегу плоскодонка соединялась цепью с внешней стенкой деревянной пристани. Создавалось впечатление, что скорость течения реки удвоилась.
Еще тридцать секунд – и баржа столкнется с заграждением.
Наклонившись за спонтоном, иоаннит увидел сверток парусины и схватил его, а потом бросил шест на мешки, вскочил на уголь и сделал три шага к огню, пока его не остановил жар. Развернув парусину, он бросил просмоленную ткань на верхнюю треть шеста и раскаленные докрасна угли. Когда она вспыхнула, он отвернулся, спрыгнул с мешков и поднял вверх шест.
Пылающая парусина ревела у него над головой, как знамя Прометея. Матиас пронес его над кормой и бросил в третий от берега плашкоут, с которым как раз поравнялся. Сверху посыпались капли расплавленной смолы, на мгновение его руки и грудь осветили десятки крошечных огоньков, которые погасли в засохшей крови, не успев причинить боль. Он схватил спонтон, меч одного из «пилигримов» и лук. По судну пробежала дрожь, и рыцарь расслабился, приготовившись к столкновению.
Баржа ударилась бортом о заграждение, и он упал на мешки редута.
Цепи заскрипели, но не порвались. Нос баржи сдвинулся еще на несколько ярдов и тоже остановился. Все заграждение закачалось, но цепи все-таки выдержали. Тангейзер взобрался на планшир кормы. Борт четвертого по счету плашкоута был почти на фут выше. Госпитальер шагнул вперед, оттолкнулся спонтоном, прыгнул и приземлился посередине лодки. В четырех футах от него на корточках сидел человек, закрывая лицо ладонями. Он опустил руки, и Матиас, перерезая ему горло, успел увидеть страх в его глазах.
Он стоял на заграждении.
Подобрав лампу, лежавшую у трупа, Тангейзер зашагал к корме по крови, заливавшей днище лодки. До причала было около семидесяти футов – три плоскодонки. В следующем плашкоуте две охваченные пламенем фигуры перевалились через борт и бросились в воду. Пламя на пылающей парусине стало уменьшаться. Посреди огня поднялась третья фигура – лицо этого человека покрывали волдыри, а горящая ткань свисала с плеч, словно облачение для какого-то самоубийственного обряда.
Рыцарь посмотрел, как соединены между собой лодки. Фрагмент цепи толщиной в полдюйма был обмотан вокруг крепительной утки на корме по левому борту, а рога утки продеты сквозь два звена цепи. Концы цепи были скручены на протяжении фута, а затем снова разделялись и цеплялись за рога крепительной утки на носу второй лодки. Позади утки звенья цепи скреплял навесной замок. Обе утки были железными и крепились болтами по обе стороны от центральной части.
Матиас отложил лук и меч, поставил фонарь и вонзил заостренный противовес спонтона в дерево палубы в двух дюймах от болта. Действуя спонтоном, как рычагом, он отколол кусок от доски палубы. Две или три минуты – и болт можно будет выдернуть. Иоаннит посмотрел на реку. Ялик выскользнул из пролива между островами и направлялся к нему.
Он продолжал работать спонтоном, как долотом – короткие, быстрые удары довольно легко отщепляли тонкие полоски дерева, – пока острие противовеса не пробило доску, а затем приподнял основание утки. Передний болт освободился. Тангейзер вогнал острие поглубже и налег на древко, надеясь, что у него хватит сил выдернуть второй болт. Доска заскрипела, но древко спонтона прогнулось слишком сильно. Матиас ослабил нажим и выдернул пику.
Добраться до второго болта мешала скрученная цепь. Рыцарь перешел на нос следующей лодки, откуда было удобнее доставать до крепежной утки. Огонь вокруг лежащего на дне тела сменился густым дымом: гореть продолжали только остатки парусины. Тангейзер вонзил противовес спонтона под задний конец утки, отколол довольно большой кусок доски, а потом откинул щепки. Шаги по дну лодки он почувствовал раньше, чем услышал.
Повернувшись, госпитальер увидел острый конец алебарды, вынырнувший из дыма. Он перехватил древко изогнутым выступом спонтона и отбросил в сторону. Алебарда вонзилась в нос лодки, и Матиас, выпустив из рук спонтон, прыгнул вперед, выхватывая кинжал. Он ударил алебардщика слева под ребра, а затем в шею, перерезав ему горло. Теплая кровь брызнула ему на грудь, и труп упал на дно лодки. Тангейзер выдернул кинжал, убрал его в ножны и схватил алебарду, оставив спонтон, который был нужен ему в качестве долота.
По второй лодке на него наступали трое, а за ними, по первой плоскодонке и по пристани, следовали другие. Остальные брели по мелководью по обе стороны заграждения – у носа ближайшей к берегу лодки вода доходила им до бедер.
Матиас наступил на обожженного ополченца, и тело дернулось под его ногой. Он восстановил равновесие, упираясь алебардой в дно лодки, и наступил на покрытое волдырями лицо – пятка его сапога содрала плоть с костей черепа. Затем рыцарь наступил на грудь убитого, и ребра прогнулись под его ногой. Остатки воздуха из легких воспламенили обрывки парусины, и ноги Тангейзера окутал дым. Следующий «пилигрим» остановился, успев поставить одну ногу на корму лодки: челюсть у него отвисла от развернувшейся перед ним картины.
Иоаннит прыгнул вперед, вонзил острие алебарды ему под грудину и отбросил его назад, на других противников. Когда ноги Матиаса коснулись дна лодки, лезвие алебарды освободилось от груза, и он повернулся всем корпусом, ударив наотмашь следующего ополченца. Лезвие вошло в его череп сбоку, через глазницу и переносицу, и глазное яблоко выпало из глазницы. Тангейзер вскрыл его череп легко, словно колол дрова.
Он злился на этих идиотов: их бестолковость оскорбляла его, а их жизни не стоили и одной секунды его времени, потраченного на то, чтобы их убить.
