именем, я заявила, что ничего подобного не знаю, знать не желаю. Не буду иметь никакого дела со «Светочем» – и точка.
– Постой, паровоз, не стучите колеса, кондуктор, нажми на тормоза! – взмолилась бедная Ванда, выслушав ультиматум. – Я просто так начала, причем хотела развить мысль, что оно вполне поправимо, причем на месте, причем, твоими силами, причем – как пожелаешь, так и будет. Потому что директор теперь ты. И если захочешь, то можешь делать, все, что пожелаешь, даже меня уволить, а уж сменить название или направление – это просто раз плюнуть! Тебе.
– Э-э? – произнесла я в ответ на широковещательное заявление. – Это как?
– Вот так, – заверила Ванда. – Приезжай – увидишь.
Понятное дело, мешкать я особо не стала и оказалась на заветном месте, как лист перед травой, в самом непродолжительном времени. Заявления Ванды меня отчасти взволновали, отчасти заинтриговали, припомнились обещания друга Вали по части сюрпризов, должных быть мне приятными, всё сплелось и связалось в узел, отдельные детали прояснились, но целое оставалось догадкой, которую не хотелось предвосхищать, напротив, надлежало выяснить, чтобы не впасть в очередное заблуждение.
Нам всем и мне в частности много чего обещали на протяжении двух десятков лет, а выходило – хотели, как лучше, а получилось, как всегда. Потому я собралась верить только тому, что увижу своими глазами. Итак.
Старое заслуженное здание исчезнувшего издательства «Факел», под сенью которого я провела лучшие годы своей жизни (так теперь виделось), ничуть не изменилось. Всё так же были высоки потолки и гулки своды, так же задумчиво смотрели коридорные окна, ныне украшенные венецианскими шторами, так же несоразмерно выглядели двери, утопленные в стенах (легенда гласила, что наше здание, выстроенное на заре конструктивизма, было потом переделано в соответствии с нуждами издательского процесса, и пропорции отчасти пострадали), так же неожиданно выскакивали по углам лестницы и все такое прочее.
За самой несуразной дверью в кабинете главного редактора, в обрамлении единственного окна, за памятным столом меня встретила Ванда Глазова, единственный реликт, оставшийся от издательского прошлого. В начале она была младшим редактором, мы с нею пришли в «Факел» практически одновременно с разрывом в пару месяцев, затем девушка долго училась в вечерних и заочных заведениях высшего порядка, чтобы к моменту реального развала бывшего гиганта мысли (сиречь «Факела») оказаться редактором в единственном числе. Остальные коллеги, включая меня, разошлись по миру, кто официально, а кто – фактически. Последнее как раз произошло со мною, чем бы я реально ни занималась на протяжении последних пятнадцати лет, моя трудовая книжка исправно лежала в канцелярских анналах «Факела». И, представьте себе, теперь документ лежит в «Светоче». С этого я начала неумеренные претензии, выговорив дежурное «здрасьте, привет».
– Надеюсь, девушка, ты мне в книжку ваш мерзкий «Светоч» не заносила? – осведомилась я, пребывая в ужасе от всплывшей идеи. – Иначе порву в клочки.
– Бог с тобой, Малышева! – ужаснулась бедная Ванда. – Больше мне делать нечего, как писать гнусности в твою трудовую книжку! Хотя стоило бы, ты совсем распустилась, как я посмотрю. По произволу и самодурству ты превзошла Изю, даже не знаю, как мне быть. Уволиться от вас по своему желанию, и то мало будет! Сплошные придирки и никакой зарплаты – кто бы такое потерпел?
– С какой-такой радости ты сливаешь нас с Изей в один флакон? – я продолжала бушевать и самодурствовать. – Он купил огарки от «Факела» по ритуальной цене, творил в нем помоечные дела – по твоим намекам, изволь вспомнить, потом менял имя на совершенно неприличное, а я тут причем? Меня рядом не стояло, кроме трудовой книжки в закромах!
– Ты все проворонила и проспала, девица Малышева! – торжественно объявила Ванда. – Или по старой привычке, как ушла в загул, так и с концами – бывало такое и в лучшие времена. Теперь все иное, успокойтесь Екатерина Дмитриевна и не извольте себя волновать понапрасну. Никакого Изи уже нету, по крайней мере здесь, он все продал подчистую и сгинул на просторы родины чудесной. У него их, если ты помнишь, две – одна в Грузии, другая в Израиле, есть из чего выбирать. Мы остались сам-друг, вдвоем с тобой, значится…
– То есть как? – я отчаянно не врубалась, хотя нечто брезжило, в особенности потому, что я опознала компьютер на столе перед Вандой, он был мой, из офиса списанной в утиль «Екатерины», мне ли его не опознать. – Что продал, кому продал? Нас с тобой, что ли? В виде трудовых книжек? Или в иной, более изощренной форме? Ты лучше объяснись начистоту, чтобы я могла оценить размер ущерба и освоиться. Не тяни девушка, добром прошу!
– Если по порядку следования, то изволь, – Ванда наигралась со мною, как кошка с мышкой и приступила к ответам на заданные вопросы. – Да, ты не ослышалась. Изя переименовал контору, с тем счел свои деловые обязательства выполненными и мигом продал все активы, включая офисные помещения, хотя это отдельная песня. Отныне у нас новый владелец, точнее будет сказать…
– И нас выставляют на улицу с вещами? – вскинулась я, отвлекшись на свежие воспоминания о судьбе Тамары и журнала «Альбом былого».
– Как у тебя, девушка, мысли прыгают, небось, опять перегрелась на отдыхе? – глумливо осведомилась Ванда, не удержавшись на высоте делового стиля. – Твоих вещей здесь было до продажи – одна трудовая книжка, а сколько гонору!
– Да, а компьютер перед тобой, он чей будет? – спросила я со всей возможной сварливостью. – На улице нашла, скажешь?
– Положим! Попрошу без обвинений! – строго оборвала меня Ванда. – Все у тебя улица и улица, слова сказать не даешь по делу, хуже Изи, не тем он будь помянут. Он как начинал кричать, то хоть святых выноси, а потом дарил офисные подарки, когда остывал и приходил в разум. Ты тоже так будешь?
– Один подарок у тебя уже есть, упомянутый ноутбук, – заверила я сухо. – И можешь считать, что я остыла, а так же пришла в разум. Кто здесь владелец и чего он хочет от нас? Я на все согласна, но книжку в «Светоче» держать не стану.
– Вы, матушка, Екатерина Дмитриевна, вы владелица и есть, – Ванда перекроила известную фразу из «Преступления и наказания», не исключаю, что заранее готовилась. – Кроме вас ведь некому, соблаговолите принять бумажки, они все в полной порядочности. Было наше, стало ваше – и гуляй малина! Что захотите, то и делайте, теперь ты – полная хозяйка этой горы мусора!
– Да что же это за хрен с прибором такой! – возопила я, потому что количество намеков с экивоками наконец перешло в качество знаний. – Нашли,
