— Недоучки! — говорили они. — Настоящие недоучки!
— Видите тех, у большой катапульты, они лебедку не в ту сторону разворачивают.
— Вот дети дьявола в чалмах! Глаз у них, что ли, нету? Эх, я их сейчас проучу! Глядите!
И когда арбалетный болт попадал в цель, на стенах раздавался громкий хохот.
Кроме того, командиры постоянно подбадривали своих новоиспеченных бойцов:
— Две стены и заполненный ров в сотню футов шириной! Если Магомет и дальше будет продвигаться с такой скоростью, мы еще отпразднуем веселенькое Рождество в следующем веке! Цельтесь поаккуратнее, молодцы, поаккуратнее. По нехристю на каждый болт!
По внешней стене — она была пониже и, естественно, первой приняла на себя огонь врага, — а также и по внутренней прохаживался император, безразличный к опасности и усталости, умевший подбодрить своих воинов.
— Камни под нашими ногами честные, — говорил он. — Приходили персы и думали их раскатать, простояли долго, а потом бежали; сколько бы мы ни искали, мы не сможем положить палец ни на один из них и сказать: «Здесь хазары оставили рубец». Так и Мурад, родитель этого молодого человека, расточил здесь много месяцев, а заодно и жизней своих подданных, но он бежал, и ни камень в основании стены не дрогнул. Так оно было, так будет и сейчас. Бог на нашей стороне.
По истечении трех дней греки на стенах привыкли к обстрелу, и теперь все насмехались над ним, как и ветераны.
На четвертый день около полудня император, возвращавшийся с обхода стен, поднялся на Багдадскую башню — как уже говорилось, она стояла у ворот Святого Романа с правой стороны — и, обнаружив на крыше Джустиниани, обратился к нему:
— Такие, с позволения сказать, боевые действия, капитан, совершенно бессмысленны. У нас всего лишь двое погибших, ни один камень не шелохнулся. Мне кажется, султан просто забавляется, приуготавливая что-то более серьезное.
— Ваше величество, — отвечал трезвомыслящий генуэзец, — Небеса даровали вам и дух, и глаз воина. Не прошло и часа с тех пор, как старый Иоганн Грант сказал мне, что желтым флагом на возвышенности обозначена полевая ставка султана, этот флаг не следует путать с его боевым знаменем. Из вышесказанного, как я полагаю, надлежит сделать вывод, что, если бы мы смогли проникнуть за ряды янычар, дислоцированных на дальнем склоне холма — которые наверняка попытались бы пресечь подобную вылазку, — мы обнаружили бы с умом поставленный царский шатер — в том случае, если, как я и полагаю, именно по этим воротам будет нанесен основной удар. Кроме того, здесь не видно старомодных боевых машин, которые размещены вдоль всего фронта: ни катапульт, ни бриколей, ни библий — как некоторые, со зловредным остроумием, называют приспособление для метания крупных камней; а еще нам пока не докладывали ни про пушки, ни про аркебузы или бомбардиры, хотя нам и известно, что у противника они имеются в большом количестве. Из этого, учитывая тот факт, что сам султан находится здесь, я могу заключить, что он сделал ставку на свои крупные орудия и, пока его бойцы, по словам вашего величества, забавляются, орудия приводят в готовность. Завтра или, возможно, через день из них откроют огонь, и тогда…
— Что тогда? — осведомился Константин.
— Мир получит новый урок в военной науке.
Лицо императора, видное под поднятым забралом, помрачнело.
— Пресвятой Боже! — пробормотал он, почти что про себя. — Если эта древняя христианская империя падет из-за моего просчета, кто, кроме Тебя, дарует мне прощение?
После чего, перехватив удивленный взгляд генуэзца, он продолжал:
— История простая, капитан… Некий человек из Дакии, назвавшийся Урбаном, однажды попросил у меня аудиенции и, будучи допущен, сообщил, что он — мастер по литью пушек; искусство это он постиг в Германии и, изучив свойства пороха, пришел к выводу, что его можно с большим успехом применять в пушках калибром крупнее тех, что используются ныне. Он, по его словам, изобрел сплав — состав его он держит в тайне, — который при условии правильной отливки способен выдержать колоссальное давление. Если бы я обеспечил его материалами, местом для работы и необходимыми инструментами, я мог бы набить свой арсенал такими орудиями и сжечь противника или сбросить в море. Я мог бы тогда даже снести свои стены, и поставить на их место обычные земляные валы, и, поместив на них пушки, оградить свою столицу хотя бы и от объединенных сил всего мира. Урбан отказался открыть мне подробности. Я спросил, какой награды он просит, и он запросил столько, что я лишь рассмеялся. В надежде, что он образумится, я несколько дней продержал его у себя на службе, но потом мне надоела его заносчивость, и я отправил его восвояси. Потом, я слышал, он подался в Адрианополь. Султан Магомет принял его предложение, построил ему литейную мастерскую и испытал одно из его орудий — слава о нем потом прогремела по всему Востоку. Это и было то самое бронзовое бревно, которое граф Корти видел на дороге: теперь оно здесь, а первым этого мастера Небеса послали ко мне.
— Ваше величество, — отвечал генуэзец, сильно впечатленный этим рассказом и явным смущением императора, — Небеса не судят нас строго за ошибочные суждения. Никто из монархов Европы не принял бы условий этого человека, и мы пока не знаем, не ввел ли он этого заносчивого юнца Магомета в заблуждение. Глядите, однако!
В этот момент стоявшие перед воротами янычары вскочили в седла и продвинулись вперед ярдов на сто; за их спинами раздавались беспорядочные крики и щелканье бичей. После этого на возвышенности появилась цепочка буйволов, впряженных попарно, — они с трудом тянули почти непосильную ношу; у каждого буйвола был свой погонщик, каждый из них размахивал длинным кнутом с длинным кнутовищем, издавая сладострастный вой.
— Большая пушка, — определил Константин. — Ее вывозят на позицию.
Джустиниани обратился к расчетам боевых машин:
— Подготовить болты и камни.
Арбалетчики тут же взялись за дело, обрушив целый град снарядов на янычар и погонщиков.
— Стрелять на максимальную дальность!
Угол высоты увеличили, и все же снаряды не долетали до цели.
— Подкатить пушки! — распорядился Джустиниани.
То были небольшие орудия с круглыми жерлами из обручного железа, заряжающиеся со ствола, на больших колесах; они выстреливали с полдюжины свинцовых ядер размером с грецкий орех. Навели их тщательно. Ядра засвистели и запели свою свирепую песню.
— Выше брать! — крикнул генуэзец из-под прикрытия зубца. — Стрелять на максимальную дальность!
Янычары ответили дружным воплем.
Второй залп тоже не достиг цели. Тогда Джустиниани спустился со стены.
— Ваше величество, — произнес он, — чтобы не дать им установить орудие, нам остается одно: вылазка.
— Нас мало, их слишком много, — задумчиво откликнулся император. — Каждый наш боец на стенах стоит десятка этих там, в поле. Пушка эта — нововведение. Пусть сперва опробуют ее.
