Внезапно шейх перестал поигрывать копьем, воздел его над головой, нацелил на соперника и с пронзительным криком устремился вперед. Друзья Корти на башне задержали дыхание; даже император произнес:
— Слишком силы неравны. Помогай ему Бог!
Однако в последний момент, в момент столкновения, Корти бросил коня вправо, и лег ему на бок, прикрывшись щитом. Копье, на долю мгновения уступив ему в стремительности, просвистело в воздухе; шейх не успел опомниться или перехватить свое оружие, а искусный противник уже поравнялся с ним. Говоря коротко, теперь араб был у него в руках. Скача с ним рядом и положив руку ему на плечо, граф выкрикнул:
— Сдавайся!
— Никогда, пес христианский! Поступай как вздумается.
Меч взметнулся, блеснул, а потом опустился — копье он рассек у самой руки его владельца. Обломки упали на землю.
— Сдавайся теперь!
Шейх натянул поводья:
— Почему ты не убиваешь меня?
— Мне нужно передать послание твоему повелителю, Магомету.
— Говори.
— Скажи, что ядра с башен способны долетать до него, а пушкарей сдерживает только присутствие императора. Тебе надлежит поспешить.
— Кто ты такой?
— Рыцарь-итальянец, который, будучи врагом твоего повелителя, все же имеет основания его любить. Ну, так как?
— Сделаю все по твоему слову.
— Хорошо. Коня я забираю.
— Выкуп возьмешь?
— Нет.
Шейх неохотно спешился и зашагал прочь, а торжествующие крики греков ножом вонзились ему в сердце.
— Шанс, о христианин, дай мне еще один шанс — сегодня, завтра!
— Доставь послание, а дальше будет, как решит твой повелитель. Поспеши.
Граф отвел свою добычу к знамени и, перекинув через него повод, еще раз посмотрел на сияющие ряды янычар — и поднес рог к губам. Он видел, как шейх поклонился Магомету, потом их заслонила свита.
— Галантный пес, клянусь пророком! — произнес султан. — На каком он говорил наречии?
— О повелитель, он будто бы вырос в моем собственном шатре.
Выражение лица султана переменилось.
— Других посланий не было?
Он думал о княжне Ирине.
— Было, о повелитель.
— Повтори.
— Он готов биться со мной снова, сегодня или завтра, как решит повелитель, а я хочу вернуть коня. Без него Хиджаз — как вдова.
Лоб у Магомета покраснел.
— Вон отсюда! — вскричал он в ярости. — Или ты не понимаешь, болван, что, когда мы возьмем город, ты вернешь себе своего коня? А поединка не будет, ибо ты мне нужен в бою.
После этого он приказал освободить себе проход и, не теряя величия, поехал обратно; после того, как он скрылся из виду, Корти тщетно трубил в свой рог.
Обоих коней провели по шатким мосткам, а потом в ворота.
— Небеса послали мне доброго воина, — обратился к Корти император, спустившись с башни.
А Джустиниани спросил:
— Почему ты пощадил второго соперника?
Корти сказал правду.
— Добрый поступок, — отвечал генуэзец, протягивая графу руку.
— Воистину, — от души подтвердил Константин. — Добрый поступок. А теперь садись в седло и скачи за нами.
— Ваше величество, сперва прошу об одной милости… Какой-то человек лежит мертвым на дороге. Сделайте так, чтобы его положили на носилки и отнесли к друзьям.
— Воистину христианская просьба! Церемониймейстер, распорядись.
Кавалькада двинулась прочь — они хотели осмотреть с других точек позиции турок; со стороны суши везде все было одинаково — скопление войск, рытье окопов. Закончив объезд на закате, император посмотрел на море и на Босфор перед Золотым Рогом, покрытый сотнями парусов.
— Расположение безупречное, — высказался кондотьер.
— И все в руках Божьих, — откликнулся Константин. — Что же, теперь — в Святую Софию.
Глава VII
БОЛЬШАЯ ПУШКА ЗАГОВОРИЛА
На следующее утро первый же робкий проблеск света явил дозорным на башнях устрашающее зрелище. Всю ночь до них доносились всевозможные звуки, свидетельствовавшие о том, что внизу кипит многорукая работа; теперь же, прямо за линией досягаемости их пушек, они увидели непрерывный вал из свежей земли, бесстыдно украшенный мраморными надгробиями с кладбища.
Ни в одной хронике предыдущих осад византийской столицы не было упоминания таких приуготовлений. Новоиспеченным воинам, которые впервые видели перед собой вражеское войско, казалось, что мир сократился до мельчайших размеров; что до их товарищей-ветеранов, к которым они в естественном порыве обратились за словами утешения, те высказались о султане с большим уважением. Либо у него есть мудрый советчик, сказали они, либо сам он гениален.
Настал полдень — рабочие продолжали трудиться неустанно, вал делался все выше, войско, заполнившее равнину, все прирастало, а линия горизонта к западу от ворот Святого Романа терялась в густом дыму огромного бивуака.
Пала ночь — работы продолжались.
После полуночи дозорные, ориентируясь по звукам, решили, что враг продвинулся ближе к стенам. Они не ошиблись. С наступлением следующего утра то тут, то там, на некотором расстоянии друг от друга, появились небольшие холмики свежей земли, гораздо ближе основного окопа; был отдан приказ, и на них обрушилась туча камней и стрел; оттуда тут же выскочили лучники и пращеметатели, отстреливаясь, прикрывая строителей. Так произошло первое столкновение.
В полдень — второе столкновение.
Вечером — третье.
Перевес, разумеется, оставался на стороне осажденных.
Работы на валу продолжались, тогда как в долине за укрепленной линией скрипели колеса телег, груженных боевыми машинами, и звучали крики погонщиков; стоявшие на стенах ветераны заявили, что враг подвозит мангонели и баллисты.
На третье утро строительство вала было завершено, его прикрыли мантелетами, за которыми, в боевой готовности и со всей обслугой, выстроились все типы осадных машин, какие использовались со времен Александра и до Крестовых походов. С этого момента боевые действия уже велись с обеих сторон.
Поначалу не видно было ни пыла, ни фурора; скорее, новички опробовали свои механизмы, или, говоря языком современной артиллерии, пристреливались. Между выстрелами подчас проходило по несколько минут, и поскольку первой задачей осаждавших было разрушить зубцы, служившие прикрытием для стражей, каждый раз, когда пущенный ими камень ударялся о верхнюю часть стены, звучали торжествующие крики.
Защитники-иностранцы были опытными воинами, прекрасно владевшими искусством взятия городов и крепостей. Успехи врага они встречали с презрением.
