ее на руки.
Несу свою женщину, которая слабо сопротивляется, к широкому креслу, и сажусь в него сам, устраивая ее у себя на коленях. Прижимаю к себе, чувствую животом ее непривычно большой и упругий живот, успокаивающе поглаживаю спину.
— Если тебе нужны слова, я буду говорить их всякий раз. Но неужели ты не чувствуешь этого без слов?
— Не знаю, — капризно хнычет она. — Ничего не знаю. Я запуталась и теперь не могу понять, кто я для тебя.
— Ты моя госпожа и госпожа моего сердца, — к счастью, на ум приходят слащавые слова из давно прочитанных книг. — И всегда останешься ею.
Она будто бы расслабляется, и я склоняю ее голову себе на плечо. Неспешно расстегиваю оставшиеся пуговицы, оголяя узкую спину, слегка расплывшуюся в талии, и старательно прощупываю пальцами позвонки, лопатки, ребра, разминаю плечи и растираю поясницу. Долго, очень долго. Она позволяет мне дышать ею, запахом ее волос, кожи, витающего в воздухе близкого материнства. Стараюсь не думать о том, как я хочу ее, но в то время как одна ладонь скользит по обнаженной спине от верха до низа, вторая уже забралась под юбку и гладит колено, голень, бедро.
— Джай, — шепчет она мне в плечо, и от ее теплого дыхания волоски на спине встают дыбом. — Мне страшно.
— Чего ты боишься, родная?
— Всего. Скоро ребенок родится… Что будет дальше? Что будет с нами?
— Все будет хорошо, — не способный мыслить связно, отвечаю я, целуя растрепавшиеся волосы на ее макушке. — Все будет хорошо, Вель.
Тихое счастье длится долго, но не бесконечно.
— Мне пора идти, — развеивая сонную полудрему, говорит Вель и пытается отстраниться. — Скоро проснется Изабель, да и Диего вот-вот может вернуться. В последнее время он старается приезжать из Сената пораньше.
— Мы так и не поговорили, — вспоминаю я запоздало. — Ты ведь пришла, чтобы обсудить дела?
— Чтобы увидеться с тобой, — признается она, целует меня в щеку. — И убедиться, что ты вправду жив.
Сердце радостно замирает, но ненадолго: безжалостно поерзав у меня на коленях, Вель поворачивается спиной.
— Застегнешь мне платье? Ох, и волосы совсем растрепались, что подумает Лей…
— Плевать мне, что она подумает, — напоследок утыкаюсь носом между голых лопаток, целую выступающие под кожей позвонки и тяжело вздыхаю перед тем, как застегнуть треклятые пуговицы. — Ты придешь завтра?
— Постараюсь. Если никто не будет следить за мной. Ты ведь знаешь…
— Знаю. Все волнуются. Ты едва не потеряла дитя.
Вздохнув, Вель поднимается, но вдруг вновь садится мне на колено, обнимает за шею и порывисто целует в губы.
— Будь осторожен.
— Ты тоже. Прошу, береги себя и дитя. Я буду ждать тебя завтра.
Но завтра она не приходит. Не приходит и послезавтра.
А в субботу, гораздо позже, чем обычно перед поездкой на Арену, в контору меня вызывает Диего Адальяро.
Я стою перед ним — без оков, что удивительно, — и с нарастающей тревогой наблюдаю за тем, как он нервно расхаживает из стороны в сторону, чеканя шаг каблуками, и похлопывает хлыстом по голенищу сапога. Его губы сжаты в тонкую нить, на скулах ходуном ходят желваки, кадык дергается, будто в горле красавчика застрял ком.
— Что?.. — не выдерживаю, чувствуя, как по позвоночнику стекает холодный пот. — Что?..
— Ты! — смуглое лицо превращается в гримасу ненависти, черные глаза впиваются в меня раскаленными углями. — Это ты виноват!
— В чем?.. — сглатываю я, и сердце мигом проваливается в желудок.
— Это твоя вина! — кричит мне в лицо красавчик, брызгая слюной.
У меня темнеет в глазах.
— Она… жива?!
Тонкие губы искажает злая усмешка.
— «Она»? «Она»?! Не «она», а госпожа, бесстыжий ты ублюдок!
Как же хочется встряхнуть его как следует, чтобы ответил на вопрос! Но я лишь с силой стискиваю зубы, пытаясь сохранить самообладание.
— Простите, господин. Госпожа жива?
Он швыряет хлыст в сторону, хватает меня за грудки и с силой отпихивает к стене. Плечи больно бьются о деревянные доски. Мне кажется, что еще немного — и я сойду с ума.
— Ни на что не способен! — кричит он, сшибая со стола глиняный кувшин, и тот с грохотом разлетается на осколки. — Так и знал, что ты ни на что не способен!
— Ради всего святого, господин! — рычу я, чувствуя, как меня трясет. — Что случилось?
— Ты! — он вновь кидается ко мне, словно раненый зверь, и тычет в лицо аристократически длинным пальцем. — Ничтожество! Столько времени! Столько усилий!..
— Госпожа…
— Она должна была родить мне сына! — орет он во все горло, и тут же осекается, злобно покосившись на закрытую дверь. — А что в итоге?
— Что?..
— Ты больше не прикоснешься к ней! — шипит он, вновь хватая меня за грудки и пытаясь вытрясти из меня душу. — Богом клянусь, ты больше не прикоснешься к ней и пальцем!
Из моего горла вырывается стон облегчения. Значит, жива…
Но что стряслось, дери его дьявол?!
— Что с ребенком?
— Заткнись! — он с силой встряхивает меня, так, что затылок бьется о стену.— Заткнись, или я тебя убью!
— Он жив?..
— Он? Он?! Как бы не так! Это она! Девчонка!!! — кричит он, и тут же сбивается на ядовитое шипение: — Вы оба ни на что не способны! Но нет, я больше не повторю такой ошибки! Конец ее капризам и истерикам! Я устал ей потакать! Теперь она будет делать, что я велю! А ты — не единственный, кто может тыкать в нее членом!
— Что?! — Теперь меня трясет от ярости. — Только посмей ее принудить!
— И кто мне запретит, ты?! — его губы издевательски кривятся прямо перед моим лицом. — Вонючий раб! Ты — никто! Грязь под моими ногами! Она ляжет с тем, с кем я велю!..
— Черта с два! — рычу я в ответ и бросаюсь на него, судорожно смыкая руки на его горле. — Черта с два ты ее заставишь!
От неожиданности он дико выпучивает глаза и пытается отодрать мои пальцы от своей глотки. Обезумевший, я тесню его к двери, понимая, что никакая сила не заставит меня сейчас разжать руки.
Из его горла вырывается хрип — но разум, увы, покинул меня, а не его. Сквозь шум крови в ушах слышу два громких удара в дверь — каблуком сапога. А в следующий миг раздается звон клинка — и висок взрывается болью.
От оглушающего удара гарды я трезвею, и тут же оказываюсь на полу, скрученный чьими-то безжалостными руками.
— Он поднял руку на господина, — хрипит красавчик, но я не вижу его лица: меня впечатали лицом в пол. — К столбу его, немедленно.
Мир переворачивается несколько раз, пока меня с грубыми пинками и тычками волокут наружу. Будто во
