Обычное пасмурное утро. Месяц спустя. Уже окрасились багровым склоны гор, утопающих в кленах. Отсюда, правда, их было не видно. Я замер с папкой у окна, посмотрел. И пошел на кухню за кофе.
— О-о, Сусуму-кун, доброе утро!
Голос был определенно голосом главы, но вот это немного фамильярное внезапное обращение… это он впервые так заметил меня!
— Доброе утро, Муромати-сан! — с любезное улыбкой обернулся к нему.
Замер, выжидательно смотря на старика. Что еще попросит сделать? Вроде я ничего не напутал в ближайших отчетах?
Глава корпорации внезапно приобнял меня за плечи.
— Этот твой зеленый кот… забыть его не могу! Этот его взгляд… — он посмотрел куда-то в сторону, улыбнулся, потом посмотрел на меня. — Знаешь, он как будто западает в душу! Поразительно! Просто поразительно у тебя получилось, Сусуму-кун!
Папка с отчетами выпала из моих рук.
Мой мир опять куда-то отломался и поплыл. Реальность внезапно сплелась с безумием, как тела пылких молодых любовников.
Он… знает про зеленого кота? Откуда?.. Я, кажется, сплю.
— Твой «Мидори нэко» — это лучшая картина за последние года два или три! — продолжал глава корпорации, ласково смотря на меня. — И, главное, как додумался? И оттенок такой хороший! И этот взгляд… этот взгляд… мм! Волшебно! Ах, впрочем, мне пора на встречу… — покосился на ручные часы. — Да, пора, помощник и шофер меня уже ждут. Хорошего дня, Сусуму-кун!
И ушел, даже не заметив раскрывшуюся папку и листы, рассыпавшиеся по полу.
Я потрясенно опустился на холодный пол, поверх теплых листов.
— Господин Сусуму, вам плохо? Скорую вызвать? — опустился возле меня молоденький стажер.
Но это было уже как-то похоже на что-то обычное. Это уже было по приличному хорошо. Этот зеленый кот… да что он опять со мной сделал?!
Я стоял в картинной галерее и смотрел, как служащие вешают очередного Мидори Нэко на стену.
За какие-то пару месяцев моя жизнь совсем переменилась! Хотя я изначально не хотел. Вообще не ждал.
Я вообще хотел побить кого-то из сыновей, показавших мою картину кому-то еще. Прямо задыхался от злобы, когда запершись в туалете, набрал с мобильного телефона домашний номер.
— Моси-моси… Нодзоми? Ты не представляешь, что произошло! Эти дрянные мальчишки… — тут я услышал, как кто-то вошел и запнулся.
— Твоя картина? — спросила жена робко, поняв мои затруднения и правильно сообразив, почему я у раковины говорю.
— Именно! — в бешенстве выдохнул я.
— Это… — женщина запнулась. — Это я показала ее людям. Только соседям. Но они…
Мобильник выпал у меня из руки. Я сел на пол, промахнувшись мимо унитаза.
— Сусуму-сан, у вас все хорошо? — робко спросили из-за двери.
Ну вот, чего уж хуже! Узнали мой голос! И снова тот вездесущий стажер! Я его ненавижу! И моя жена… почему она предала меня?!
— Я, правда, не хотела… то есть, я не хотела тебя обидеть! — торопливо говорил голос из трубки. — Просто твоя картина… это… это одно из самых лучших произведений живописи, которое я увидела! Что-то невообразимое, глубоко символичное…
Она говорила и говорила, выдавая меня людям. Мне захотелось провалиться сквозь землю. Хотелось землетрясения, погибнуть под завалом и больше никому не показываться на глаза. И домой возвращаться желания не было.
Не дослушав поток извинений, отрубил связь. И не сразу решился выйти.
— Это, конечно, не мое дело… — робко сказал стажер. — Но о вас уже многие в нашем районе знают. И ваш «Мидори Нэко» — это и правда нечто потрясающее. Этот взгляд…
— Откуда? — устало спросил я.
Оказалось, эта глупая женщина похвасталась соседке, та своих детей и мужа притащила в гости посмотреть, муж притащил бабушку, интересующуюся современной живописью, бабушка привела семьдесят пять друзей… короче говоря, обо мне уже недели две вовсю говорят в нашем районе. Вот ведь, и этот стажер тайком приходил ко мне в дом на эту зеленую тварюгу посмотреть! Все все знают кроме меня!
— Вы не имеете права прятать ваш шедевр от людей! — добавил пылко этот ужасный юноша.
— Да какой там шедевр! — отмахнулся я.
Я бы с радостью забыл обо всем, но кто-то из проклятых друзей той мерзкой старушки оказался владельцем одной из средних картинных галерей города и подкараулил меня по утру, начав, собственно, с уточнения крупной суммы, а потом, заинтриговав меня — уже испугался, что чем-то приглянулся мафии — уточнил, что за право показывать мою картину.
Увы, у матери у друзей в соседней в деревне из-за цунами много домов снесло. Она расстраивалась. А тут вдруг деньги… да и перед отцом было совестно. Боюсь, как бы заодно не смыло там его могилу. Короче, я, вздохнув, согласился взять его деньги. А мои тогда накопления оставлю своей семье. Просто редкий случай. И раз уж матушка сможет успокоиться за своих друзей. И моих, кстати, друзей детства заодно. Они там тоже как-то пострадали.
Словом, я продал ему право показывать картину месяц. И хотел забыть.
Но люди, видевшие «Мидори нэко» мне забыть не позволили. Звонили, писали, требовали, просили нарисовать что-нибудь еще. Я тогда страшно в баре напился, ночь пролежал на траве. Утром меня растолкал тот стажер, живущий на соседней улице как назло. Хотел проводить до работы. Мне стало совестно.
А к вечеру, отмокая в ванной, я вспомнил, какое это блаженство, когда кисть утопает в воде, чтобы став обнаженной от краски, зачерпнуть еще, когда пятно за пятном ложатся полупрозрачные следы акварели на неровную поверхность акварельной бумаги, как медленно вырастает легкий, воздушный силуэт…
Когда я выпал из мечтаний, на крае ванной развалился зеленый кот, легко поигрывая пушистым хвостом.
Когда я робко показал владельцу картину «Мидори Нэко на о-сэн», он пылко пожал мне руку и сказал, что возьмет. Но после того, как он взял второго кота на выставку, я уже не мог не рисовать: люди, неизвестно откуда выпавшие целой толпой, меня бы удушили за промедление. Да и зеленый кот теперь мерещился мне много где, как будто охотно позируя.
Я и не думал ни о чем таком, это просто люди усмотрели там скрытые символы и какую-то особую философию…
Словом, картины мои висели в той галерее первым делом — в благодарность ее хозяину, помогшему неизвестному тогда мне — потом их охотно скупали коллекционеры, просили на время владельцы крупных галерей.
Полгода прошло — и я мог уже не работать в фирме. Да, собственно, когда я робко подал конверт с заявлением об увольнении, начальник радостно сказал, что глава только и мечтает о том, чтоб я «перешел в свободные художники».
Так я стал художником. Странно, но так.
Подумав, после увольнения зашел в большой книжный и накупил Мамору стопищу книг по дизайну и искусству разных культур и народов. Никогда его таким счастливым не видел, как в тот миг, когда вручил! Он из-за меня спать перестал на несколько дней, а потом у него альбомы закончились. Словом, я понял, что он обязательно на дизайнера пойдет на какое-нибудь отделение искусств. Но меня эта мысль уже не возмущала.
