Более практичный Рю стал капитаном футбольной команды своей старшей школы. И наконец-то сознался мне, почему присмотрел конкретный университет: там большое внимание было местной футбольной команде, поэтому открывалась перспектива быть замеченным. А Рю собирался попасть в сборную Японии когда-нибудь. Что ж, амбиции — это хорошо. А там посмотрим. У каждого должен же быть какой-то шанс.
Хотя меня крайне раздражало, что фанклуб Рю из девчонок постоянно пишет ему любовные письма и тайком в темноте сует их в наш почтовый ящик, ровно столько, что выковыривать приходится отдельно, а мои газеты туда просто не влазят, и тот парень вынужден их оставлять на земле. Но сам старшой от упоминания любовных посланий только кривился, мол, какие там свиданки, он намерен стать капитаном футбольной команды Японии, а для этого много тренироваться еще. И на что, мол, нужны эти глупые девчонки с их вздохами и бесконечными коробками с обедами, которыми они хотят раскормить его как борца сумо, если едва слабину даст и отведает? Я только усмехался: не время, поймет еще.
А Нодзоми неожиданно сделалась искусствоведом и критиком в одной из лучших столичных газет, посвященных мировому искусству. Она так и не научилась рисовать, даже не пыталась, но она могла замечать много интересных деталей. И вообще, как оказалось, читала тайком книги о живописи разных направлений. Хозяйство вела хорошо, но на досуге сбегала на час-два в ближайшую библиотеку. Надо же, сколько же я не знал и не замечал о своей семье!
А ее первая выставка — она лично просматривала и отбирала картины молодых и неизвестных художников — это было нечто! Не знал, что у Нодзоми такой хороший вкус! Я влюбился в свою жену заново. Хотя она всегда говорит, что она — самый первый и самый главный фанат моего стиля. И это меня успокаивает. Впрочем, я не против, если она раскопает кого-нибудь еще, с еще более утонченным или дерзким стилем: в конце концов, одно из очаровательных свойств искусства — в его разнообразии.
Как ни странно, сыновья теперь мало ссорились. Или не странно? Хоть они оба были теперь достаточно занятые, каждый со своим серьезным делом и тренировками, хотя они выбрали совсем разные направления деятельности, общий путь к исполнению их желаний был в общем-то один: долгие тренировки, новые открытия, боль ошибок и промедлений, сладость первой победы и вкус последующих… словом, им теперь было о чем интересном обоим поговорить. И меня они тоже живо расспрашивали о моих новых идеях и достижениях.
Хотя оставалась одна вещь, которая продолжала меня напрягать. И я долго поджидал момента, когда опять останусь с Мамору наедине, чтобы кое-что еще уточнить.
Вот и сегодня, вернувшись из картинной галереи и застав его одного, ну, то есть, с моим зеленым усатым товарищем за половиной стола гостиной — другую занимал мой обед, заботливо упакованный в пленку, чтоб не остыл — я приветственно махнул рукой Мидори Нэко, а тот серьезно кивнул мне в ответ, и, присев возле них, проговорил:
— Слушай, Мамору…
— А? — сын покосился на меня и продолжил рисовать узоры.
Космолет и город будущего, но у вышедших пилотов на одежде прослеживались африканские узоры.
Против воли голос мой дрожал, я сам тому удивился, но боялся, что потом не решусь спросить:
— Ты знаешь, почему Мидори Нэко появился?
Сын недоуменно моргнул.
— Па, неужели ты еще не понял?!
— Н-нет… — я робко посмотрел на него.
— Это же твоя мечта.
— Что?! — я вскочил.
Стул упал за мной. К счастью, дома не было Нодзоми, которая бы испугалась, услышав шум. А то она иногда ругала нас с меньшим за наши недосыпы и подозрительно счастливые лица в краске поутру.
Зеленый кот и мальчик переглянулись. Вздохнули. С укором посмотрели на меня.
А, ну да. Как же я раньше не понял?
Я рассмеялся.
Зеленый кот — это моя мечта.
Глава 29 — Что касается меня 15
Когда Рю-сан закончил говорить, я не сразу заметила больничные стены: слишком живо мне представились тот зеленый кот и художник, надолго потерявший себя.
А потом Мамору-кун шумно вздохнул, привлекая мое внимание к себе, и я вспомнила, что мальчик тоже рядом. Но… тут рассказчик протянул к мальчику ладонь. На ней лежал бумажный лотос с несколькими зелеными лепестками. Значит, покуда он рассказывал, он незаметно сложил цветок из испорченного листа! Надо же, а я и не заметила, как он это сделал!
— Из любого лабиринта есть выход. Например, можно влезть на стену и посмотреть вдаль, — улыбнулся врач, посмотрел на меня. — Твой отец меня этому научил, Сеоко.
Мой… отец его этому научил?..
— Но… бывают ли лабиринты без потолка? — вздохнула Каори. — А если… если там будет потолок, а не только лишь стены?
— Не знаю… — Рю-сан подбросил на ладони лотос, но лотос не так хорошо летел как бумажный шар.
— Ну вот! — сморщился Мамору-кун. — А только что говорили, что выход есть всегда! Вечно взрослые врут!
Мамору-кун правду сказал. Мамору… ох, а имя у него, как у сына художника из рассказа врача. И… и он тоже рисует. И он тоже…
— Ты тоже рисовал зеленого кота? — я встревожено посмотрела на него.
— Он подсмотрел! — нахмурился Мамору.
— И это говорит мне сын Сусуму-сан? — ухмыльнулся Мидзугава.
Они сердито смотрели друг другу в глаза. Мальчик внезапно смутился и взгляд опустил. Мужчина ухмыльнулся. Но Мамору-кун быстро пришел в себя.
— Кто вы? — спросил он строго.
— Нарисуй меня сам, — подмигнул ему врач.
— А это поможет? — мальчик нахмурился.
На что мужчина лишь усмехнулся.
— Ох, мне надо бежать! — подскочила Каори. — Профессор рассердится, если не найдет меня на посту, когда зайдет.
— Нарисуй меня! — подмигнул Рю-сан Мамору.
— Прям как Мидори Нэко искушаете меня!
Но врач только усмехнулся.
Он посмотрел внезапно на левый коридор и как-то странно усмехнулся. Невозмутимо достал из кармана штанов ручку и блокнот, стал там что-то писать и, кажется, глубоко ушел в себя.
А потом… из коридора вышел папа.
— Папа! — радостно подскочила я.
Но он быстро шел, вообще не глядя по сторонам. Вообще не заметил меня. А Каори… она вышла навстречу ему и замерла. И я недоуменно притихла. Что будет? Они знакомы? Почему он совсем не видит меня? Я — его дочь! Я — его Сеоко! Что эти врачи с ним сделали, что он совсем меня не замечает?! Но Каори сделала еще шаг к нему навстречу. И он внезапно остановился.
Я оглянулась на Мамору, ища поддержки. Но тот лишь смотрел на чистый альбом, сердито постукивая по нему задним концом карандаша. Рю Мидзугава внимательно смотрел на него. Нет, на меня. Он мне… подмигнул. Но я сердито повернулась к тем.
