Что же касается отработки исследователями всех возможных причин катастрофы. Технари традиционно терзают «минную» версию, начиная с ругани своих оппонентов, которых за шестьдесят лет собралось немерено, считая мертвых и пока еще живых. Исследователи, склонные к авантюре или бытовой фантастике, начинают в разных вариантах анализировать «диверсионную» версию. Опять-таки, начиная с «разоблачения» (?) или откровенной ругани своих оппонентов по этой, не менее «заезженной» теме… Особенно, когда их воспаленное, не сказать бы — болезненное воображение переходит на военно-политический уровень.
В этой связи становится понятной позиция людей грамотных, умных, неплохо разбирающихся в «теме», желающих высказать свое мнение, но не приемлющих эти бесконечные, по большей части лженаучные по содержанию или бредовые по сути обсуждения и споры. К примеру, неоднократно высказывался на тему катастрофы «Новороссийска» бывший главный штурман флота Митрохин. Но его версии и высказывания, в значительной части заслуживающие внимания, осмысления и дальнейшей проработки, не подкреплялись убедительными фактами, а базировались исключительно на личных наблюдениях и последующих умозаключениях… Отдельные фрагменты из его «записок» я привожу в ходе исследования. Обращаясь к этой теме и плотно «въезжая» в отдельные связанные с ней проблемы, заведомо обрекаешь себя на различные «наезды», скажем так, — людей неравнодушных, считающих себя крупными специалистами обсуждаемой проблемы, но не готовых в процессе обсуждения идти дальше лозунговых заявлений и ругани на соответствующих сайтах Интернета.
Я в очередной раз признаю тот факт, что откровенное неприятие, или аргументированное отрицание «минной» версии, как первичной и основной причины гибели линкора, имеет для меня личностную или семейную основу… В осеннем тралении бухт Севастополя 1952 года мой отец — на тот момент командир базового тральщика, в звании капитана 3-го ранга, принимал самое деятельное участие. А в ноябре 1955 года, будучи командиром дивизиона бригады траления 24-й дивизии ОВРа, по запросу контр-адмирала Першина предъявлял отчетные документы по всем этапам траления бухт, начиная с лета 1944 года… Кстати, среди этих документов был отчет об использовании «шнуровых» зарядов для достижения 90 % гарантии безопасности прохождения кораблей по Инкерманскому створу. Жестко привязываясь к береговым ориентирам, укладывались на дно двухсотметровые брезентовые «кишки» с плотно уложенными толовыми шашками. При подрыве шнуровых зарядов «ШЗ-1» в «трубке» радиусом 10–15 метров гарантированно уничтожались все взрывоопасные предметы. О факте траления шнуровыми зарядами нигде в официальных отчетах не упоминается, притом что этот способ, на тот момент — самый сложный и дорогостоящий, гарантировал самый большой эффект уничтожения мин и взрывоопасных предметов в полосе, а точнее — в «трубке» траления.
Нельзя отрицать и того факта, что многие выводы, сделанные членами Правительственной комиссии в отношении «природы» взрыва, с первого же дня работы секции по расследованию причин взрыва не соответствовали отдельным фактам и противоречили многочисленным показаниям очевидцев. Например, взаимопротиворечащими являются следующие утверждения: «…взрыв заряда, расположенного на дне водоема. Об этом свидетельствует также относительно большой размер воронки» (доклад) и «.. взрыв произошел где-то на высоте и воронка образовалась от давления столба воды» (водолаз Яковлев); «…заряд при взрыве был, во всяком случае, не меньше заряда отечественной мины АМД-1000» (доклад) и «…по энергии это возмущение (взрыв АМД-1000) было, несомненно, слабее того, которое произошло 29.10.55 г.» (заключение начальника сейсмической станции «Симферополь»); «…возможность протаскивания якорь-цепью дна бухты в районе нахождения мины и, следовательно, механического воздействия цепи намину считается установленной» (доклад) и ответ Сербулова на вопрос Малышева.- «Якорь волочился по дну?» — «Нет»; «…признается возможным нахождение под линкором донной мины, сохранившей потенциальную боеспособность» (доклад Правительственной комиссии) и «.. разоружение мин показало, что все взрыватели разоруженных неконтактных мин были неисправны» (доклад о минной обстановке, тралении и водолазном обследовании от 4.11.55 г.), а также: «.. в результате траления, бомбометания и водолазного обследования в этом районе мин тогда обнаружено не было» (доклад Правительственной комиссии).
Последняя информация требует некоторых уточнений. Для выработки объективного мнения на счет минной опасности, существовавшей на тот момент в севастопольских бухтах, предоставим слово активному поборнику минной версии взрыва «Новороссийска» доктору технических наук Николаю Муру: «Наиболее вероятным признали взрыв немецкой магнитной мины, оставшейся на грунте после Великой Отечественной войны. Возможность такого взрыва наряду с характером повреждений линкора подтверждена тщательным анализом и практикой послевоенного мореплавания. Кстати, в последующие после катастрофы два года в Севастопольской бухте обнаружили 19 немецких донных мин, в том числе три — на расстоянии менее 50 м от места гибели линкора…» Большие фрагменты из публикации Николая Муру я привел в качестве «введения» в тему расследования. Кстати, это выдержка из чуть ли не единственной публикации, где уважаемый профессор, признавая и принимая минную версию взрыва как первопричину катастрофы линкора, ссылался на авторитетное мнение членов Правительственной комиссии. В остальных случаях, начиная с первой половины 90-х годов, Николай Петрович активно, и я бы сказал, агрессивно, отстаивал минную версию. Кстати, среди местных, севастопольских исследователей есть убежденные сторонники той же «минной» версии, потенциальная энергия которых подпитывается «непререкаемым» (?) авторитетом профессора Муру. Один из них — Лубянов — грозится в ближайшее время представить убедительнейшие доказательства того, что под «Новороссийском» таки взорвалась немецкая донная мина… Кстати, именно Андрей Лубянов редактировал статью профессора Муру «Сенсация или дешевка?», в свое время опубликованную «Флагом Родины», с многообещающим комментарием редактора — «Мнение ученого о гибели линкора “Новороссийск ”».
Если же учесть приписку к перечню научных званий и должностей автора — «.. бывший главный инженер экспедиции по подъему линкора «Новороссийск», то появлялась надежда, что мы наконец-то узнаем всю правду о причинах и обстоятельствах гибели линкора. Подобный комментарий предполагал, что в статье профессора будет изложено научное обоснование «минной» версии, на которой традиционно настаивал профессор Николай Муру.
Обвиняя авторов предыдущих публикаций, посвященных трагедии с линкором, в «конъюнктурщине» и в стремлении сыграть на жажде читателей к сенсациям, Николай Муру выражал крайнее удивление и возмущение тому факту, что предпочтение оказывалось не версии о взрыве донной немецкой мины, а взрыву заряда, доставленного к борту линкора боевыми пловцами, или зарядом, заложенным итальянцами накануне передачи линкора советской стороне. Автор статьи считал, что причинами критики «минной» версии были не веские доказательства, а соображения большей таинственности и привлекательности. Далее автор в очередной раз обращал внимание читателей на исключительно авторитетный состав Правительственной комиссии во главе с зампредом Совмина СССР В.А. Малышевым. Мы уже знакомы с составом этой комиссии, и из уважения к несомненным научным заслугам профессора Муру и его кумиров в научном и техническом сообществе еще раз выслушаем «соображения» автора. Так, автор статьи обращал наше внимание на тот факт, что экспертную комиссию по выяснению характера взрыва возглавлял директор головного НИИ Минсудпрома (ныне ЦНИИ им. Крылова) инженер-контр-адмирал Першин, инженер-кораблестроитель, крупный специалист по прочности корпуса корабля. Крупнейшими специалистами непосредственно в области подводного взрыва были члены комиссии доктора технических наук инженер-капитаны 2-го ранга Г.С. Мигиренко и Ю.С. Яковлев — впоследствии профессор, инженер — вице-адмирал, лауреат Государственной премии. Далее Муру уточняет существенную деталь: «…авторитет этих специалистов для меня непререкаемый». Что же, профессор Муру при написании этой статьи не «вспомнил» (?) о том, что Мигиренко приводил немало фактов, ставящих под большое сомнение «минную» версию взрыва линкора. И что именно благодаря фактам и аргументам, приведенным Мигиренко, Малышев настоял на том, чтобы в выводах комиссии появилась запись: «Диверсионная версия не исключается…»
