— СУДЬЮ ИЗ ЛЖИВОГО СУДА НА ВИСЕЛИЦУ ВЗДЕРНЕМ!
Адвокаты из городского юридического центра наблюдали за своими клиентами, и каждую субботу Алисон была единственным посетителем в «Бенмор Минимум». Врываясь в маленькую комнату свиданий, Ларио, заметив ее, радостно гикал, обнимал на глазах у хмурого надсмотрщика и обрушивал такой шальной водопад слов, что ей удавалось вставить слово только тогда, когда у Ларио пресекалось дыхание.
Потом Алисон рассказывала ему, что случилось за неделю, и Ларио слушал так, как если бы она открывала ему тайны бытия. Когда она замолкала, начинались бесконечные расспросы: Стоят ли еще на столе в ее кабинете цветы? В тени или на солнце? А где ее платье с белым воротником и бантом? Новые туфли! Что она собирается делать завтра? Он словно делал своим внутренним взором фотографии, а позже, вернувшись в камеру и дожидаясь следующей встречи, доставал один за другим драгоценные образы и раскладывал пасьянс. Думала ли она о нем? Иногда. Ну хорошо, часто. Каждый берег для другого смешной случай, лучший за неделю. Иногда Ларио хохотал так громко, что хмурый надсмотрщик велел ему вести себя потише. В следующую минуту он начинал сочинять планы новых выступлений против status quo, и она говорила: «Тс-с, ради бога, иначе вас никогда не выпустят».
Потом Алисон возвращалась к пятичасовому чаю домой, к Дэниелу. Эмили, уже старшеклассница, проводила выходные с подружками, и в субботние дни он оставался один. Бедный Дэниел! Он впал в одну из своих бесчисленных депрессий. В то время как ее жизнь двинулась вперед, он все больше уходил в себя и в выходные часто сидел неподвижно, отсчитывая часы бодрствования в каком-то мрачном и невыразительном ландшафте, куда ей не было хода. Отчасти это объяснялось тем, что в университет «Золотой Запад» назначили нового ректора — доктора Барта Манганиза, и одним из первых его постановлений было резкое сокращение вспомогательных курсов. Специализация по литературе исчезла вместе с уходом на пенсию его коллеги — преподавателя английского языка, и Дэниелу пришлось читать куски его курса, да и то студентам, записавшимся в надежде на легкие задания. Дэниел употребил эти напасти во благо и сосредоточился на своей первой университетской любви — средневековой литературе.
Было и другое. Иногда Дэниел бормотал что-то о том, что бы он мог сделать, если бы больше работал и яснее формулировал: чаще бы публиковался, выступал на конференциях, издал книгу-другую, получил бы, наконец, должность в университете, возможно в международном. Поначалу все это было ностальгией по прошлым стремлениям, обреченным, как и полагается, на постепенное затухание, но в последнее время они скопились внутри Джинджа. Только какая-то часть жизни протекает в настоящем, и когда Джиндж стал негодовать на свое прошлое и терять надежду на будущее, он нашел этот мир непригодным для жизни. Какой смысл?
Алисон говорила впоследствии, что могла бы справиться, если бы он держался за свое чувство юмора и ценил нелепость и абсурд самой жизни. Но Дэниел перешел уже ту черту, за которой все это сделалось невозможным. Алисон старалась сочувствовать ему, бесчисленное множество раз побуждала его легче переносить жалость к самому себе, гнев и отчаяние, но постепенно все это стало ей надоедать. Надоели симптомы, а если совершенно честно, то и сам страдалец. Не способный любить ничего, он не мог любить и ее, они дрейфовали в эмоциональный тупик, понимая неизбежность происходящего, пестуя свои агонизирующие отношения, надеясь про себя, что конец не будет слишком болезненным и унизительным.
Однажды в субботу Алисон упомянула о состоянии Дэниела Ларио, который ничего бы не узнал о своей депрессии, даже если бы попал в нее, и Ларио сказал: «Если Дэниел не хочет быть несчастным, зачем ему падать духом?» — и начал рассказывать о возможном превращении работников тюремной прачечной в революционную ячейку. Завтра он собирался как раз этим заняться.
В день освобождения Ларио Алисон сказала Дэниелу, что сегодня задержится. Сначала он ничего не ответил, но вскоре завел какой-то бессмысленный разговор о ее работе, о времени, о жизни, об Эмили, как он себя чувствует и прочее, и прочее. В конце концов Алисон просто ушла. Она собиралась купить немного еды для Ларио, забрать его из «Бенмора» и отвезти домой. Это было чуть больше, чем профессиональная обязанность. Около четырех часов дня Алисон стояла у тюрьмы, ровно в четыре ворота открылись, и появился Ларио со своим старым чемоданом в руке, словно герой-любовник, возвращающийся домой с большого серого лайнера. Он подошел к машине, Алисон вышла из нее, и они обнялись. Был долгий поцелуй, слишком долгий, потом они неловко отступили. Но вот Ларио заговорил, он бросил чемодан в ноги и, размахивая руками, закричал охраннику: «Не скучай, товарищ, еще увидимся!»
