– Где ты живешь? – спросил я, просто чтобы разрядить тишину.
– В Баттерси. Бывал там?
– Нет.
– Там вполне комфортно.
– Я побывал в Национальном театре.
Вот так, в одно мгновение, мой мозг перескочил от района Баттерси на южном берегу Темзы к единственному месту, которое я знал по ту сторону реки. Да, логичным продолжением разговора это было трудно назвать.
Шарлотта посмотрела на меня пренебрежительно.
– Повезло тебе, – сказала она с едва уловимой иронией.
– Если прийти в кассу с утра, можно на вечер купить дешевые билеты, – пояснил я отцу, на лице которого застыло недоумение. – И еще я бегаю, – добавил я.
– Я тоже бегаю, – сказала Шарлотта.
– Может, как-нибудь добежите друг до друга! – попытался поддержать разговор папа, но его шутка закрыла тему для обсуждения.
Вернулась мама со свертком для Шарлотты.
– Можно открыть сейчас? – спросила Шарлотта.
Она развернула упаковку, в которой лежали пара трикотажных перчаток и шарф красного цвета от «Маркса и Спенсера».
– М-м-м, – протянула она, наматывая шарф на шею. – Какой теплый и уютный!
Она показала на куб, внутри которого оказался ящик с розовым амариллисом.
– Луковицу нужно посадить, и скоро из нее вырастет прекрасный цветок, – сказала Шарлотта.
– Никогда не могла поверить, что они действительно так вырастают, – задумчиво проговорила мама, перевернув ящик и читая инструкцию на дне.
– Конечно вырастают! – воскликнул я, настороженно наблюдая, как Шарлотта накидывает на худые плечи пальто. Красный шарф смотрелся на фоне пальто так же нелепо, как тот куб, что она принесла. И я подумал: интересно, далеко ли она отъедет от нашего дома, прежде чем скинет его?
– Ну, мне пора, – произнесла она.
Шарлотта обняла маму, потом протянула руку отцу и покорилась, когда он обнял ее в ответ. И чтобы не показалось, что я тоже жду прощальных объятий, я кинулся открывать входную дверь.
– Спасибо, что заглянула, – сказал я. – Они очень обрадовались.
Шарлотта оглядела меня. Глаза у нее были зеленые, как у кошки, отметил я про себя.
– Ангус, ты стал таким высоким, – сказала она. – Думаю, ты перерос брата.
– Ох, он бы взбесился от этого!
Это вырвалось у меня неожиданно, и я тут же пожалел, что единственное упоминание о брате в ее присутствии было таким неуважительным.
Шарлотта сначала нахмурилась, словно обдумывая мои слова, потом, к моему глубокому облегчению, улыбнулась искренней улыбкой, словно вспомнив что-то приятное:
– Ты прав, взбесился бы не на шутку! – и, слегка сжав мое плечо, вышла.
Хотя в это Рождество нас было всего трое, мама вскочила еще до рассвета, чтобы приготовить огромную индейку. Я плохо спал, поэтому встал, как только услышал бряцание посуды. Кухня уже была наполнена паром от гусиных потрохов, которые мама тушила для подливки. Я выпил чашку чая, которую мама поставила передо мной, и сказал, что пойду на пробежку.
– Да, иди проветрись, – проговорила она.
Воздух на улице казался плотным от морозного тумана. Тротуар затянуло инеем, и он прилипал к подошвам кроссовок. Видимость была практически нулевая, и я обнаружил, что бегу очень медленно, как будто мой мозг сам включил режим опасности и снизил скорость движения, чтобы я не наткнулся на неожиданное препятствие. Я не мог набрать нужную скорость, при которой голова очищалась от всех мыслей и оставался только ритм бега.
Внезапно услышав чьи-то шаги, я остановился.
Может, как-нибудь добежите друг до друга!
Мимо пробежал какой-то мужчина. Наверное, накануне он ел чеснок, и острый неприятный запах висел в воздухе еще долго после того, как стих звук его дыхания.
* * *
Вернувшись домой, я почувствовал запах гари. Мама стояла у кухонной раковины и скоблила почерневший сотейник. Она не оглянулась на звук моих шагов, но по ее согбенным плечам было видно, что она плачет.
Я долго принимал душ, горячие струи приятно грели замерзшее лицо.
Когда я спустился вниз, папа уже сидел за столом в своем обычном рождественском облачении: толстый вязаный свитер поверх клетчатой рубашки и вельветовые брюки.
С момента приезда домой я заметил, что отец все время находится в каком-то нетерпеливом ожидании, словно зритель перед началом военного парада.
Мама принесла одно из своих традиционных блюд.
– Копченый лосось с шампанским?
– Не рановато для шампанского? – ответил вопросом отец.
– Ну, кое-кто уже давно на ногах!
Сколько себя помню, рождественское утро начиналось с этого диалога.
– Ну что ж, живем только раз! – обычно отвечал на это мой отец. Но в этом году он явно не был готов на такое.
Раньше мне позволяли выпить половину бокала шампанского, но теперь, когда мне уже исполнилось восемнадцать, меня никто и не думал ограничивать. Шампанское шло легко.
– Думаю, нет смысла зажигать камин в гостиной, – сказала мама.
Несколько последних лет это было обязанностью Росса. И я не мог понять, то ли она намекает, что теперь я должен это сделать, то ли просто не хочет идти в гостиную, где всюду стоят его фотографии.
– Давайте распакуем подарки на кухне? – предложил я.
– Да, тепло и уютно, – согласился отец.
– И правда! – Мама почти обрадовалась возможности изменить традиции.
Она купила мне пижаму, ваучер на десять уроков вождения в Британской автошколе и, от папы, шагомер.
– Дай-ка посмотрю, – тут же протянул папа руку, так что стало очевидно, что он этот подарок видит в первый раз.
– По нему можно узнать, какое расстояние ты прошел, – сказала мама.
Конечно, я и не собирался им пользоваться, но понимал, откуда у нее взялась мысль о таком подарке. Даже представлял, как она жаловалась своим подружкам в женской инициативной группе:
– Ох, просто не представляю, что подарить Ангусу. Его сейчас, кроме пробежек, ничего не интересует.
Папе мой подарок, похоже, понравился, но по тому, как мама выдохнула: «О, лавандовое!», стало ясно, что этот аромат она не любит.
Мама бездумно вертела в руках красивую коробочку.
– Росс всегда дарил мне набор сувенирного мыла от «Ярдли», – сдавленным голосом прошептала она.
Злость пробила ватный кокон, которым опутало меня шампанское. Мне захотелось крикнуть:
– Неправда! Ты сама покупала себе мыло! Ну зачем делать из него святого?!
Настенные часы тикали. Индейка в духовке шипела и клокотала.
