Видимо, в этот момент мое лицо окончательно сникло, и моя собеседница наконец-то заметила побои.
– Ого, а что с твоей щекой? Вгоде час назад был целенький. Где это ты так?
– А?.. – встрепенулся я.
– Что с щекой? – повторила она.
– Это я упал у шефа в кабинете, представляешь? Зашел к нему и подвернул ногу, прямо возле письменного стола. Шлепнулся знатно! Чуть не сломал фоторамку и подставку для ручек. Он оценил кульбит и обещал повысить зарплату. – Я улыбнулся в надежде, что моя ложь прозвучала достаточно убедительно.
– Уу… Ты давай поаккугатнее, а то так можно и шею сломать и калекой остаться навсегда, – она открыла дверь. – Кстати, напомни, это я тоже уже говорила? – Получив удовольствие от собственной иронии и не дождавшись ответа, она исчезла в коридоре офиса.
Я стоял на месте и чувствовал, что мой мозг загнан в угол: ни вперед, ни назад, ни в стороны. Единственный выход из подобной ситуации – нападение, но так как я был в полном одиночестве, то напасть мог только на самого себя. Я не злился оттого, что не нахожу всему объяснения, а просто понимал, что не понимаю ровным счетом ничего. Моя операционная система дала серьезный сбой, зависла и требовала перезагрузки. Со мной такое происходило впервые. Это было очень ново и крайне неприятно.
«Сначала шеф со своим бешенством, переходящим в благотворительность. Потом девушка, не выговаривающая букву «р»… Либо они ведут себя странно, либо это злая шутка, либо я тронулся головой…»
Прошло пара часов. Я уже почти окунулся в работу, как меня снова вызвали к шефу. Опустошенный и уже не обращающий внимания на солнечный день, я снова вошел в кабинет. Босс щелкал по клавишам ноутбука и сопел.
– О, привет еще раз, – он откинулся на спинку кресла и зевнул. – Ну что, как чувствуешь себя?
– Вроде ничего.
– Голова как?
– Гудит, но пока не тошнит.
– Ну, хорошо, но ты это не запускай, сходи проверься, – он был серьезен. – В общем, так. Я, собственно, позвал тебя вот для чего. – Шеф перелистал несколько бумаг, лежащих на столе, и нашел стопку с моими работами. – Хотел сказать, когда позвал тебя в первый раз, но мы отвлеклись. А сейчас вспомнил, для чего, собственно, приглашал. Я тут пересмотрел твои работы и понял, что доволен почти всем, что ты делаешь. Нет, есть, конечно, и откровенный шлак, но в целом очень даже интересно и талантливо. Думаю, будешь креативным директором всей дизайнерской группы. Нужно ведь людям расти… Ну что, справишься?
Я не был готов услышать комплименты и уж тем более предложение о повышении, поэтому просто молча смотрел на него.
– Ну что же, я так понимаю, молчание – знак согласия? Приступаешь со следующей недели, так что пока принимай дела, уточняй детали. Я всех предупрежу. По поводу заработной платы – мы с бухгалтерией сформулируем ее к следующему вторнику. – С этими словами он снова уставился в монитор, а я, так и не сказав ни слова, вышел из кабинета.
19:50
Вот и закончился рабочий день. Долгий, несуразный и удивительно солнечный. На улице похолодало, но на небе было ясно, и вечер был светлее обычного. Впервые за долгие недели высоко над городом виднелись звезды. Выйдя на улицу, я вдохнул полной грудью и остановился посмотреть на сверкающие огоньки соседних галактик. Бездна. Огромный недосягаемый мир с невероятно интересными прошлым, настоящим и будущим. Ужасающе безгранично, слишком далеко и нераздельно близко. Бесконечность, являющая начало начал. Парадокс, умещающийся в рамках логики и выходящий далеко за пределы разума.
«Кто все это придумал? Как? Почему? Для чего?»
20:03
Я на остановке. Жду автобуса.
Сигналы машин и лай собак, карканье ворон и треск ветвей… Осень. Звуки нашей жизни, необходимые для того, чтобы не думать о большем и не сойти с ума. Я ждал и слушал. Слушал звуки, которые являются нашим ориентиром в жизни. Слушал музыку железа, стекла и бетона, написанную композиторами из плоти и крови. Я слушал вечер вторника, такой же, как и все остальные, но по-своему неповторимый.
Через некоторое время подъехал автобус. Он был полупустой, что для этого времени суток довольно странно. Зашипели закрывающиеся двери – и вот я уже на пути к дому. Сев на свободное сиденье и уставившись в окно, я зарылся в собственные мысли, как и остальные немногочисленные пассажиры. Мне думалось обо всем и ни о чем одновременно. В голове крутилось все, что случилось за сегодняшний день, вперемешку с какими-то подушками и картинками с едой. Не вникая в подробности, я словно рылся в мусоре из впечатлений. Голова заболела сильнее.
«Возможно, устал, а может, все-таки получил небольшое сотрясение. Плюс ко всему голод. Потому и картинки с едой».
Шум двигателя заглушили звуки расстроенной гитары. Я обернулся. В задней части автобуса сидели два парня, решившие вдруг спеть в общественном транспорте. Остальные пассажиры быстро поняли, что ничего интересного не произойдет, и снова вернулись к своим мыслям.
Умер я и увидел свет,что растекся, как масло, по горизонту.Я кричу, но меня уж нет,Оглянись, слышишь дождь, что стекает по зонту?
«И зачем петь такие песни?»
Для меня всегда было загадкой, почему люди тянутся к депрессии. Почему из миллиона чувств и привкусов жизни мы выбираем грусть? Почему мы любим душераздирающие песни и фильмы? Почему мы измеряем жизненный опыт не победами и счастливыми моментами, а несчастьями и страданиями? И даже кичимся этим перед другими, выдавая себе медали за беды, которые на самом деле заслужили! Почему счастливые люди не в счет, а те, кто «поел дерьма», возводятся в ранг гуру? Почему нам легче выслушать страдальцев, а не тех, кто за свою жизнь больше улыбался, чем плакал? Возможно, мудрец – не тот, кто прочувствовал все тяготы мира, а тот, кто сумел избежать их?
«Несчастье – главный путь к Господу», – говорят многие. Но почему тогда так мало веры в подавляющей массе несчастных и так много любви в большинстве счастливых? Быть может, Бог наказывает нас именно за то, что мы не замечаем счастье под носом? Тогда зачем мы посвящаем жизнь поиску причин своих бед, когда можно просто радоваться ей? Я не знаю почему, но дерьмо ближе и роднее. И пусть мы научились вытирать зад, но обмануть природу все равно не получается. И, как бы тщательно ты ни подтирался, никуда не денешься от собственных испражнений, оставшихся внутри. Эдакое напоминание свыше о том, что даже при наличии духовного начала не нужно забывать о своей человеческой сущности. А то надели «короны», провозгласили себя богами, забыв о маленькой детали: ангелы не какают.
Я слушал поющих подростков и думал о нашей неблагодарности. О том, что сегодня был солнечный день, который мало кто заметил. О том, что в пролетающих секундах нечасто звучит простое «спасибо». О том, что, упиваясь собственной болью, привыкая, мы кутаемся в нее, словно в одеяло, и засыпаем, поджав ноги, чувствуя себя детьми, которые так нуждаются в жалости. И не выдавая свою уязвимость, прячем ее под маской агрессии и невежества и нападаем на таких же беззащитных, как мы. День за днем мы бегаем по кругу и ничего не прощаем, сами нуждаясь в прощении, как никто другой.
