— Брат, ты узнаешь меня? — обернувшись, спросил он Клеомена.
— Конечно, узнаю, ты — мошенник Лампон, который вчера стащил у меня амфору с моим лучшим вином, которое я привёз из Аргоса. Сейчас я тебе покажу, прохвост, — с этими словами Клеомен привстал и попытался наброситься на Леонида.
Тот схватил брата за запястья и силой принудил вернуться на прежнее место. Клеомен пришёл в неописуемую ярость. Он стал энергично осыпать ударами Леонида, сопровождая их отборной бранью, которую даже грузчики в порту постыдились бы произнести. Справиться с ним оказалось непросто. По счастью, подоспели слуги, которые привязали его полотенцами к кровати. Клеомен извергал ужасные проклятья, плакал, требовал дать ему ещё вина.
Горго с ужасом смотрела на своего несчастного отца. Разум навсегда покинул его. Немедленно вызвали врача, который не мог сказать им ничего утешительного.
— Это наказание Аполлона за подкуп пифии, — шептала она. — Я предчувствовала, что случится что-нибудь ужасное.
— Я думаю, Аполлон тут ни при чём, — успокаивал её Леонид. — Это злоупотребление неразбавленным вином спровоцировало болезнь мозга. Так сказал врач. Бедный Клеомен! Его придётся посадить на цепь и приставить илота, чтобы он не навредил себе и другим.
— Как это ужасно, Леонид! Бедный отец! Он никогда никого не хотел слушать.
Глава 6 Царь ЛеонидПри печальных обстоятельствах Леонид стал спартанским царём. Официально он не носил ещё этого титула, поскольку Клеомен был жив, но он вынужден был взять на себя все обязанности брата.
Каждый день они вместе с Горго навещали несчастного Клеомена, надеясь найти в нём проблески разума. Горго умоляла обращаться с ним как можно мягче, насколько это было возможно в его положении.
В тот роковой день они, как обычно, пришли к нему под вечер. Уже подходя к дому, Горго почувствовала неладное. В доме стояла непривычная тишина. Обычно Клеомен бывал буйным и ужасно ругался либо жалобно плакал, умоляя дать ему выпить.
— Наверно, он спит, — отчего-то шёпотом сказала Горго.
Тут они различили тихие всхлипывания. В доме было темно, лампады почему-то не горели. Горго, привыкнув к темноте, различила скорчившуюся фигуру, которая содрогалась от бесшумных рыданий. Оказалось, что плакал смертельно перепуганный мальчик-илот. Он был в таком пароксизме страха, что не мог говорить, а только молча указал на комнату, в которой содержали Клеомена. Горго и Леонид осторожно вошли внутрь. Леонид зажёг лампаду. В неровном свете их глазам предстало ужасное зрелище. Спартанский царь лежал навзничь, в луже крови, всё тело его было сплошь покрыто ранами, в руке был зажат нож. Лицо безумного царя исказила гримаса гнева и ужаса. Он был уже бездыханным, хотя тело ещё не успело окоченеть. Приди они на час раньше, и трагедию можно было бы предотвратить.
Они позвали других слуг, которые, будто мыши, попрятались по углам, и приказали привести в чувство мальчика.
Вскоре он уже был в состоянии говорить.
— Господин, — жалобно скуля, выкрикивал он, обращаясь к Леониду, ползая, как щенок, на коленях у его ног, — я не виноват! Я не знал, я так испугался! Я ни в чём не виноват! Пощадите меня, господин! Не наказывайте меня!
— Если ты не виноват, никто тебя не накажет, но если ты сейчас же не успокоишься и не прекратишь визжать, как недорезанный поросёнок, я. велю тебя хорошенько выдрать. Говори по порядку, что произошло.
Угроза подействовала, и мальчик начал рассказывать.
— Он был весь день спокойный, даже весёлый, — шёпотом заговорил он, — а под вечер очень разволновался. Звал госпожу Горго и тебя, повелитель. Говорил, что ему нужно сообщить вам и эфорам нечто важное. Что-то говорил про царя Демарата, про персов и про Дария. Потом он подозвал меня и стал просить нож. Я сказал ему, что это не дозволено. Тогда он сказал: «Как ты, жалкий раб, отвечаешь мне, царю Лакедемона?!» Затем он стал извергать ужасные проклятья и угрозы, рассказывать, каким пыткам и казням он меня велит подвергнуть, если я не выполню его приказания. Я был так напутан, я не знал, что делать. В конце концов, он уговорил меня. Я дал ему нож. Тогда он стал пытаться разбить цепь, он грыз её зубами, пытался перепилить ножом. У него ничего не получалось. Цепь была слишком прочная и крепкая. Тогда он стал грозить кулаками кому-то, угрожать ножом. Он замахнулся, стараясь поразить невидимого врага, потом ещё и ещё. Тут он впал в такое неистовство, что стал поражать всё вокруг и самого себя, думая при этом, что его ранит нападающий противник. Так он изрезал себе весь живот и в ужасных мучениях скончался.
— Почему ты сразу, ничтожный, маленький негодяй, не позвал на помощь?
— О, господин, — заскулил опять мальчишка, — я так испугался, я боялся пошевелиться, я и сейчас ещё не могу опомниться. Не дай бог, такое увидеть! Любой бы на моём месте испугался. Не бейте меня! Я ни в чём не виноват!
Клеомена похоронили с подобающими его положению почестями. Грустные это были похороны. Плакальщики и свирельщики играли и пели особенно заунывно. Или так казалось Горго? Она была безутешна. Она осиротела, и её любовь к Леониду вспыхнула с ещё большей силой. Теперь он был не только её мужем, он должен был заменить ей рано ушедшего отца. В эти печальные дни она обнаружила, что ждёт ребёнка. С грустью Горго подумала, что отец не дождался рождения внука — она почему-то была уверена, что это будет мальчик. Вот бы он обрадовался. Наверно, даже перестал бы пить! Леонид нежно утешал её, но вместе с тем настойчиво уговаривал, чтобы она не переживала так сильно, поскольку это может повредить малышу; Горго повиновалась и старалась из любви к мужу и будущему ребёнку не думать о своей утрате и об ужасном конце отца.
Граждане Спарты торжественно приветствовали Леонида. С ним они связывали надежды на величие своего государства и верили, что он прославит их. В характере Леонида было столько спокойной мудрости, уравновешенности и вместе с тем стойкости и мужества, что спартанцы, глядя на него, вспоминали древнего законодателя Ликурга. Многие утверждали, что его отцом на самом деле был некий бог, проникший в спальню его матери в образе Анаксандрида. Говорят, что в древности олимпийцы не раз проделывали такие вещи. Благородный облик Леонида давал почву для таких нелепых слухов. Бедную вдову Анаксандрида, мать Леонида, осаждали расспросами. Старушка не понимала, чего от неё хотят, и клялась, что, кроме своего супруга, никого не знала. Тем не менее, слухи день ото дня росли и крепли. Популярность нового царя была такова, что эфоры не на шутку встревожились. Будь Леонид более честолюбив, то он мог бы рассчитывать на поддержку любых своих законопроектов и реформ. По счастью, Леонид, не в пример своему старшему брату, был рассудителен и законопослушен.
В разгар этих событий пришло ещё одно важное сообщение из Азии. Умер главный и опасный враг Эллады — персидский царь Дарий, который три последних года готовился к походу на Грецию. В Египте, а затем в Вавилоне вспыхнуло восстание. Наследнику Дария предстояла война — нужно было снова привести к повиновению провинции. Было понятно, что ему потребуется немало времени, чтобы утвердить свою власть. По всей Греции было ликование, казалось, ужасная угроза миновала. Только Фемистокл в Афинах продолжал увещевать своих граждан и всю Элладу. Мрачный и торжественный, выступал он в народном собрании, запугивая всех угрозой неизбежной войны:
