Но Мария не отвечала ни «да», ни «нет». Она онемела от страха, выслушивая стоящего перед ней человека, который сознавался в ужасных преступлениях и грозил миру новыми злодеяниями. Бутадеус так и не добился от нее в этот вечер ни слова. А на следующий день Мария Конти спешно покинула Венецию и вскоре вообще оставила сцену. Но образ маски Смерти, явившийся посередине веселья карнавала, преследовал балерину повсюду, где бы она не появлялась. Неудивительно, что остаток своей жизни Мария провела в доме для умалишенных. Бутадеус под видом дальнего родственника несколько раз навещал ее, тщетно надеясь, что испытанное однажды чувство вернется вновь. С тех же самых пор он частенько бывал на премьерах с участием самых знаменитых балерин мира. И даже когда дьявол вернул ему обратно его покалеченную, едва-едва живую душу, Бутадеус не изменил своей привычке.
Набросив на свои парадные старинные костюмы верхнюю теплую одежду, Бутадеус и Патрик спустились в лобби отеля.
– Закажите нам, пожалуйста, такси, – попросил Бутадеус дежурного.
Тот покосился на его ноги в чулках и туфли с бантами, выглядывающие из-под пальто, но никак не выказал своего удивления. Богатый иностранец приглашен куда-нибудь на рождественский маскарад – что ж тут такого?
– В Эрмитаж.
– Какой Эрмитаж? – удивился тот. – Если в музей, так он уже давно закрылся.
– Не важно, – отрезал Бутадеус. – Кому надо, откроют.
Глава 14
Танец одинокого лебедя
До полуночи оставалось не менее получаса, но в Георгиевском зале Эрмитажа, обставленном по периметру белоснежными, с золотым верхом, колоннами, все уже было приготовлено к началу рождественского бала. Фигурный паркет вычищен до блеска, в люстрах вместо лампочек вставлены самые настоящие восковые свечи, охрана усыплена, а хитроумная сигнализация обесточена. На верхней галерее обустроился сборный оркестр, позаимствованный с картин голландских художников XVII столетия, а император Петр I занял обитый красным бархатом, в оправе из серебра, трон. Оттуда, с высоты своего гигантского роста, он хмуро взирал на разношерстную толпу внизу: совершенных во всем античных богов и героев, королей и царей в латах и горностаевых мантиях, генералов при всех регалиях, кавалеров и дам, разодетых в пух и прах по модам разных эпох, многочисленных святых в лохмотьях и еще много, много кого. Сборище, от вида которого в обычном своем расположении духа царь наверняка повеселился бы от души. Но сейчас было не до смеха, дурное предчувствие увесистым булыжником висело на душе. Господи, ну где там наконец эта балерина? Ведь без нее душепродавцу и повода искать не придется…
Без пяти минут двенадцать парадные двери широко распахнулись. Ну наконец-то! Император выдохнул с облегчением, увидев Пушкина и, самое главное, Наталью Николаевну, что вела под руку высокую девочку в белоснежном бальном платье. Зал недоуменно зашумел. Мало кто из присутствующих знал заранее, что на балу ожидается живой человек. Но и сама Маша, мягко говоря, находилась под впечатлением. Пока шла к императорскому трону, упорно смотрела себе под ноги, на хитрые разводы паркета. Боялась вскрикнуть ненароком от испуга, увидев рядом что-то особенно необычное. Но вот взгляд уперся в огромные, длиною, наверное в полметра, кожаные туфли старинного фасона с начищенными медными пряжками. Одна из туфлей, к ужасу Маши, тут же начала нетерпеливо притаптывать на месте. Да так, что пол заходил ходуном. Глаза ее волей-неволей заскользили вверх, пытаясь охватить громадную фигуру в расшитом серебряными нитями голубом камзоле.
– Mademoiselle Коржикова, Мария Сергеевна, – голосом искушенного светского заводилы, не очень громко и не очень тихо, сообщил Пушкин императору. – От всего сердца благодарит за приглашение на бал, ваше величество!
Глаза императора, черные и пронзительные, были совсем как у живого человека. Она выдержала долгий взгляд, хоть далось это нелегко. Но император вдруг усмехнулся добродушно и пробасил:
– Зело смелая ты девица, Мария Сергеевна, раз сюда к нам, призракам и духáм, пожаловала без лишних вопросов. Но ты не бойся, мы у тебя в долгу не останемся. Только уж яви свое искусство, станцуй танец, когда гость наш пожелает. Да вот он и сам пожаловал…
Та самая загадочная особа! Не совладав с любопытством, Маша резко развернулась на каблучках. На пороге зала стоял высокий худой старик в черном. Выражение лица на таком расстоянии читалось едва-едва, но Маше отчего-то оно показалось хищным и угрожающим. Рядом со стариком она разглядела мальчика лет десяти – двенадцати, одетого во что-то зеленоватое с золотой вышивкой, и с нелепым напудренным париком на голове.
– Его сиятельство рыцарь Бутадеус, кавалер ордена Подвязки, прусского ордена Черного орла, датского ордена Слона, шведского ордена Серафима, польского ордена Белого орла, а также многих других наград и почестей, – прокричал мальчик неожиданно взрослым, низким, хотя и срывающимся голосом. С каждым новым титулом длинный нос Бутадеуса задирался все выше, а в его почти фотографической памяти мелькали страны, правители и их поручения, за выполнение которых он получил эти награды. Дослушав Патрика, рыцарь с пренебрежением оглядел собравшихся и прогулочным шагом отправился к обитому красным бархатом трону.
– Ваше императорское величество, вы прекрасно сохранились. Почти не изменились после нашей последней встречи, – ехидно поприветствовал Бутадеус императора.
Тот хмуро глянул на длинную, узкую фигуру в черном:
– Добро пожаловать на бал, рыцарь. Если, конечно, пришел ты сюда с добрыми намерениями.
Громадная фигура на мгновенье приподнялась над троном и скалой нависла над Бутадеусом. Тому стало не по себе, но усилием воли он вернул на лицо прежнюю ухмылку.
– Merci[10], что ваше величество выразило готовность уплатить долг бедному рыцарю и исполнить его скромное желание. Да и вообще приятно вот так, через триста лет, встретить старых знакомых. C’est nostalgie[11]. Не знаю, как выразить это по-русски…
Император махнул рукой, и огромный мраморный Зевс, исполняющий роль церемониймейстера, грохнул три раза об пол своим здоровенным бронзовым посохом. Музыканты на галерее заиграли полонез.
– Открывайте бал, рыцарь, – буркнул император, предлагая Бутадеусу пригласить даму и первым начать танец. – Сочтем за честь.
Гость довольно кивнул – потанцевать он всегда любил – и засеменил прямиком к стоявшим неподалеку от трона Пушкиным и Маше.
