Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 64
Неправы те, кто считает, что Миронов был способен лишь рассмешить зал. Нет, он заставлял зрителя задуматься, сопереживать, делал его сопричастным действию, разворачивающемуся на сцене. Только актёр умный, образованный, думающий и правильно понимающий задачи своего искусства, способен на подобное. Да, к актёру Миронову рано пришла творческая зрелость, но она была им заслужена, можно даже сказать – заработана на сцене.
Приведу одно из высказываний Плучека о Миронове:
«Сначала мы звали его Андрюшей, потом Андреем, а теперь он для нас – Андрей Александрович. Своими последними работами Миронов заставил относиться к себе как к зрелому мастеру»[18].
Роль Фигаро была впереди…
«Смотрите, вот он, апофеоз Фигаро, его „играют“ сами зрители, провоцируемые театром, они рукоплещут блеску его костюма, и улыбки, и ждут обещанного – комедии, – написала в своём очерке, посвящённом Андрею Миронову, театральный критик Людмила Баженова. – Комедия будет, будут фантастические розыгрыши и рискованные переодевания, наказанный порок и осчастливленная добродетель, но с первых сцен начинается разоблачение легенды беспечального и неунывающего Фигаро, каким мы привыкли видеть его на оперной сцене.
Улыбка Фигаро-Миронова всякий раз другая и всякий раз – маска. Маска, туго и навсегда пригнанная, маска тревоги и оскорблённого достоинства, сомнения и неуместного для слуги раздумья. Он надел её, должно быть, ещё тогда, когда последний раз захлопнулись за его спиной тяжёлые ворота тюрьмы и, „предоставив дым тщеславия глупцам, которые только им и дышат, а стыд бросив посреди дороги, как слишком большую обузу для пешехода, заделался бродячим цирюльником“.
„Первый шаг мудрости – нападать на всё, последний – переносить всё“, – заметил Георг Лихтенберг.
Итак, в руках – бритвенный прибор, английский ремень и ключи от замка. Впрочем, ни того, ни другого, ни третьего нет у мироновского Фигаро: он слишком блестящ для таких прозаических вещей, да и не нужны они герою Миронова.
Режиссёр Валентин Плучек и исполнитель главной роли индивидуализируют личность Фигаро, это не только представитель входящего на историческую арену третьего сословия с его созидательной силой, жизнелюбием, энергией. Это ещё и человек, потерпевший крушение во всех своих общественных и творческих начинаниях, умудрённый, познавший ограниченность возможностей раскованного интеллекта в этом замкнутом мире масок.
И всё-таки душа Фигаро жива! Израненная, заточенная в душную блестящую оболочку неунывающего ловкача, она бьётся, светится в умных глазах, в хитром выражении губ, в том, что он ещё находит силы пародировать самого себя, своё положение в доме сиятельного графа, в неизбывном артистизме натуры. И ещё – он любит! Трепетно, грустно, замирая от благоговения и страха за своё непрочное, последнее счастье, удивляясь своему юношескому трепету и боясь оскорбить живое, настоящее в себе пышными знаками этикетного ухаживания»[19].
Были и другие мнения. Так, например, театровед Наталья Крымова, автор масштабного труда «Имена. Рассказы о людях театра», осталась недовольна как игрой Андрея, так и всем спектаклем в целом. «Конечно, именно А. Миронов должен был играть Фигаро, – писала она. – Он и играет – так, как может играть обаятельный, талантливый молодой актёр, но вовсе не обязательно А. Миронов. Миронов, нет сомнения, мог играть гораздо лучше – смелее, резче, определённее. Не берёмся подсказывать, в чём и как должна была проявиться демократическая сущность натуры Фигаро, но тот чуть „салонный“ стиль, который так отвечает образу Графини (и в котором, что самое главное, В. Васильева даёт тонкий и живой рисунок характера), этот стиль для Фигаро – как платье с чужого плеча.
Какая-то робость будто овладела актёром, и, как и следовало ожидать, наиболее уязвимым местом роли оказался знаменитый монолог Фигаро в последнем действии. Что и говорить, это трудный момент – три страницы текста, вдруг, под финал, останавливающие действие. Тут и Фигаро какой-го новый, и Бомарше, про которого говорили, что он даёт королю пощёчины, стоя на коленях, сам Бомарше выпрямляется, встаёт во весь рост и удары наносит уже стоя. Всё это, правда, как и полагается в комедии, происходит по тому лишь поводу, что Фигаро заподозрил свою невесту в сговоре с Графом… Так или иначе, Театр сатиры свой вариант предлагает очень вяло. Как ни странно, и он воздвигает тут „четвёртую стену“, на этот раз совсем неуместную – она заглушает смысл пьесы, оставляет как бы неозвученным её кульминационный, главный момент…»[20]
Премьера спектакля «Безумный день, или Женитьба Фигаро» состоялась в апреле 1969 года. Аншлаг радовал, но для многих актёров, занятых в спектакле, он был неожиданностью. Далеко не все поддерживали Плучека в его стремлении поставить на сцене театра весёленькую пьесу из французской жизни «допотопного», XVIII века. Однако Валентин Николаевич в очередной раз доказал всем, что он знает, как, что и когда нужно ставить. И знает, кому какую роль дать.
К слову сказать, ко всем своим постановкам Плучек относился очень серьёзно, вплоть до того, что собственноручно рисовал эскизы мизансцен. Репетировал Валентин Николаевич обстоятельно, вникая во все детали, заставляя актёров повторять одну и ту же сцену до бесконечности. Нет, не до бесконечности, до совершенства. Актёры не роптали, или, во всяком случае, не выказывали Плучеку недовольства. Дисциплина в его театре была жёсткой – не то что пропустить репетицию, опоздать на неё было немыслимо.
Разумеется, изрядной долей своего успеха известная пьеса Бомарше была обязана Андрею Миронову, галантному, ироничному, утончённому, смелому, проницательному и влюбленному. Любовь правит миром и любовь правит спектаклем.
Миронов в роли Фигаро предстал перед зрителями подлинным Мастером, можно даже сказать – корифеем сцены. Его зрелое, отточенное, отшлифованное мастерство, брало в плен сразу же, с первой минуты. Это был спектакль Андрея Миронова, и недаром в прелюдии к спектаклю церемониймейстер торжественно вручал Фигаро розу, подобно тому, как царям вручают скипетр, а маршалам – жезл.
Плучек учитывал всё, мелочей для него не было. Спектакли, поставленные им, являли собой цельное гармоничное действо, песню, из которой нельзя было выкинуть ни единого слова, ни единой ноты. Всё – от роскошных костюмов и прекрасных декораций до волшебной музыки Моцарта, безукоризненно сочеталось с блестящей актёрской игрой. Какое счастье, что была записана телевизионная версия спектакля, которая сохранилась до наших дней!
Впрочем, достаточно пока о театре. Пора перейти к кинематографу.
Глава 8. Актёр Андрей Миронов в кино
Одни считают театр и кино абсолютно схожими видами искусства, основывая свою точку зрения на том, что в кино, как и в театре, есть актёры, есть режиссёры и есть пьесы-сценарии. Другие же находят, что между театром и кино лежит огромная пропасть, ведь любой театр абсолютно реален, осязаем, достоверен. Действие разворачивается перед зрителями, всякий раз оно проигрывается вживую, можно сказать – проживается актёрами, не оставляя после себя ничего материального, кроме разве что программок (телеспектакли, как пример своеобразного «симбиоза» камеры и сцены лучше не рассматривать вообще, потому что отдельным видом искусства они не являются).
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 64
